Затерянная мелодия любви
Шрифт:
Грэм внезапно остановилась, ее лицо казалось озадаченным. Повернувшись в сторону, она указала рукой:
– Здесь же должна быть сирень?
Анна испугалась, не понимая, как Грэм могла узнать это место. Ее способность ориентироваться на местности не переставала поражать Анну.
– Вы правы, конечно. Сирень здесь, но она так сильно разрослась, что давно не цвела. Пришлось ее немного подрезать. Через год или два она снова зацветет.
Грэм со вздохом облокотилась на трость. Столько всего исчезло!
– Жаль. Она всегда была такой прекрасной, моей любимой.
Анна накрыла своей ладонью руку Грэм
– Она вернется.
Грэм покачала головой, выражение ее лица снова стало мрачным.
– Есть вещи, Анна, которые однажды потеряв, невозможно вернуть, как ни старайся. А все попытки противостоять судьбе, ведут лишь к еще большему разочарованию.
– Я не согласна, – настаивала Анна. – Нельзя терять надежду.
Грэм ничего не ответила. Она слишком хорошо знала, что со временем умирает даже надежда.
Вечером, как обычно, Хэлен принесла ужин в музыкальную комнату, и поставила поднос на обеденный столик. Грэм, казалось, была погружена в свои мысли. Она держала в руке цветок, и задумчиво водила по лепесткам пальцами. Когда Хэлен развернулась, чтобы уйти, Грэм окликнула ее.
– Хэлен?
– Да, дорогая?
– Вы не посидите со мной немного?
Удивившись столь необычной просьбе, Хэлен присела, не зная чего ожидать. Несмотря на то, что они с Грэм часто разговаривали, темы их бесед обычно носили бытовой характер. Грэм никогда не обсуждала свои сокровенные мысли и не спрашивала у Хэлен советов. Даже в детстве она просто заявляла о своих намерениях. Как, например, тогда, когда она сообщила отцу, что не вернется в школу. И не вернулась. Ей было восемь лет.
– Не хотите шампанского? – спросила Грэм, наполняя свой бокал.
– О боже, вы же знаете, какой дурной я становлюсь, когда выпью!
Грэм улыбнулась. – Вы просто начинаете больше говорить, вот и все.
Хэлен научилась аккуратно касаться руки Грэм.
– Все хорошо, дорогая? Вы хотите о чем-то поговорить?
– Об Анне, – не сразу ответила Грэм. – Как думаете, она здесь счастлива? Наверное, молодой женщине одиноко жить вдали от города и от друзей.
Хэлен знала женщину, сидящую перед ней, с самого дня ее рождения. Она была свидетелем ее триумфа и трагедии. Она видела, как та закрывает свое сердце, душу и талант в пустых комнатах этого дома на протяжении вот уже десяти лет. Это был первый случай за все десять лет, когда Грэм поинтересовалась другим человеком, заметила его настолько, чтобы подумать о его счастье. Присутствие Анны вывело Грэм из самоизоляции, и это было похоже на чудо.
Хэлен старалась осторожно подбирать слова:
– Кажется, ей здесь нравится, Грэм. Я уже начала забывать, как здесь было до ее приезда.
Грэм сделала нетерпеливый жест. – Я тоже. Но я не об этом. Ярдли – наш дом, мы сами его выбрали, эту жизнь, вы и я. Анна не выбирала. Мы не должны злоупотреблять ее добротой и заботой.
Хэлен показалось, что она догадывалась, что на самом деле волновало Грэм. Анна была необычной женщиной. Она уважала талант Грэм, осознавала ее былую популярность, но, тем не менее, не была этим ошеломлена. В жизни Грэм было немного людей, которые осмеливались предлагать ей дружбу. Ее импозантная личность и публичный статус не позволяли заводить обычные отношения с окружающими. Люди либо боялись ее напора,
– Грэм, Анна взрослая женщина. И в своей жизни она принимала много сложных решений. Решиться на развод тяжело, даже когда брак не самый удачный, и я представляю, как нелегко ей пришлось заново выстраивать свою жизнь. Но она сильная и независимая, и знает, чего хочет от жизни. Она здесь, потому что сама этого захотела. И если вдруг она почувствует себя несчастной, мне кажется, она сможет об этом позаботиться. Не думаю, что здесь есть, о чем переживать.
Грэм заметно расслабилась. – Хэлен?
– Да, дорогая?
– Как она выглядит?
Хэлен прекрасно понимала, насколько тяжело было Грэм задать этот вопрос. Грэм знала описание каждого предмета одежды в своем гардеробе, и настаивала на том, чтобы после химчистки вещи возвращали в определенном порядке. Она ни разу не попросила помощи, чтобы одеться, никогда не просила помощи, чтобы поесть, вообще никогда не просила о помощи. Единственным ее требованием, исходящим из того, что она не видит, было не передвигать мебель. Казалось невероятным то, с какой прямолинейностью она напомнила о своей слепоте.
– О боже, даже сложно сказать, – замешкалась Хэлен.
Грэм в нетерпении встала, касаясь рукой стола, и обернулась к камину.
– Я знаю, что она почти моего роста, и сильная. Я почувствовала это, когда она взяла меня за руку в саду. Она мягко смеется, когда ей что-то нравится, и любит землю. Она умеет описать словами красоту цветов.
Грэм остановилась в растерянности, не зная как закончить описание женщины, которая так часто бывала рядом, но которую она ни разу не видела.
– Грэм, вы уже знаете лучшие ее черты: ее доброту, тепло и невероятную любовь к жизни.
Сжав кулаки, Грэм обернулась. – Да, но как она выглядит? Какого цвета ее волосы? Глаза? Что она носит? Хэлен, я ее не вижу!
Хэлен очень хотела подойти к Грэм и обнять, чтобы избавить ее от злости и растерянности. Но она прекрасно понимала, что Грэм не позволит ей этого. Не позволит проявить даже намек на сочувствие.
– У нее светлые волосы с легким медовым оттенком, она любит откидывать их назад и открывать лоб. Глаза очень синие, как океан августовским утром. Когда она чему-то радуется, она слегка краснеет, а в глазах появляется блеск. В мое время ее назвали бы крепкой. У нее сильное тело, как у многих современных женщин, я бы даже сказала, что она подкачанная, и в то же время она женственна.
– Какой длины ее волосы? В какие цвета она одевается?
– Ее волосы едва касаются плеч, они слегка волнистые. Когда она работает в саду, она повязывает на лоб бандану и забирает волосы назад. Ей нравится носить свободные штаны с завязками на поясе, с футболкой или мужского кроя рубашкой. Чаще всего она носит цвета – пурпурный, темно-зеленый, темно-золотистый.
Пока Хэлен описывала внешность Анны, Грэм просто стояла на месте. Напряжение постепенно покинуло ее тело.
– Это как-то помогло? – спросила Хэлен.