Затерянная улица
Шрифт:
— Господин Лафранс, я не обсуждаю достоинств вашего творчества и думаю, что со временем пойму его. Но я обязан помнить, что у меня восемнадцать тысяч прихожан, которые не столь хорошо подготовлены, чтобы оценить вашу работу. А ведь именно они платят за нее. Так что, пожалуйста, укоротите немного эти руки и ноги. Вы знаете, что я имею в виду.
Художник, казалось, был крайне раздосадован, однако кюре и след простыл.
Сжав кулаки, господин Леду вошел в свою комнату, бормоча:
— Томас, ты просто-напросто спесивый павлин. Ну и заварил же ты кашу! Только потому, что у тебя новая церковь без колонн и с кондиционной установкой, ты решил, что ты пуп земли. Старый дурак, иди и помолись и упроси господа, чтобы он вывел тебя из этого порочного
В холле ему повстречался аббат Констан.
— Ну как, господин кюре, что вы думаете о работе господина Лафранса?
— Великолепно! Великолепно!
Не прибавив к этому ни единого слова, господин Леду прошел в свою комнату и упал на колени. Молитва его длилась час. И не иначе как для того, чтобы наказать его, господь посоветовал ему упорно добиваться поставленной цели.
С этого времени господин Леду совершенно лишился покоя. Он заставлял себя восторгаться «Страстями господними», однако его трезвый рассудок говорил ему: «Томас, ты же понимаешь, что эта картина ужасна! Ты накличешь на себя несчастье!» И чтобы убедить себя в достоинствах современного искусства, он посоветовался со священником, слывущим знатоком живописи. Господин Леду приобрел даже несколько объемистых книг на эту тему. Тщетно. Частые визиты, которые он совершал в студию художника, только усиливали его отчаяние. Художники, подобные Полю Лафрансу, столь же бескомпромиссны, как и Десять заповедей. Поль Лафранс продолжал работать в присущей ему манере, и господину Леду казалось, что, чем больше он работает, тем длиннее становятся руки и ноги у Христа. Эти ярко раскрашенные картины с фигурами-гротесками возникали перед господином Леду, словно ряженые в последний день карнавала. Добрый кюре потерял аппетит, и жира у него на шее значительно поубавилось. Со своей кафедры он не вспоминал больше о «Страстях господних», и его прихожане, с нетерпением ожидавшие торжественного открытия, не знали, что и подумать. Уж не случилось ли чего с их кюре?
И наконец случилось самое ужасное. Служитель церкви, отличавшийся чрезмерным любопытством, воспользовавшись отсутствием кюре, сумел пробраться в студию и разглядел картины. После этого по приходу поползли слухи, что вместо людей в «Страстях» изображены уроды и кругом полно крови. Встревоженные домохозяйки не давали кюре проходу, выражая беспокойство. Прикрыв глаза, он улыбался:
— Мадам, я подозреваю, что вы распускаете слухи только для того, чтобы заставить меня удовлетворить ваше любопытство. Все, что вы слышали, — неправда. Однако, если вам так уж не терпится, я могу сказать вам, что святые женщины в «Страстях господних» представляют собой портреты самых достойных дам нашего прихода.
Радостные и успокоенные, дамы покидали пресвитерию с чувством удовлетворения. Напуганный их вопросами, господин кюре не знал, что и делать. Удрученный всем этим, он отважился пойти к аббату Констану. Смирив свою гордыню, он признался ему:
— Господин аббат, увы, кажется, вы оказались правы. Я совершил ошибку. Наши прихожане не подготовлены к тому, чтобы оценить эти «Страсти господни». Что мне теперь делать?..
Аббат Констан, который за это время сумел освоиться с образом мыслей кюре, повел себя, как и подобает добропорядочному священнику. Он не стал его высмеивать, а приободрил и предложил свою помощь. Они принялись за работу и подготовили на десяти страничках рекламку, в которой символическая красота современного искусства преподносилась в самых восторженных выражениях. Рекламку отпечатали, и служки распространили ее среди прихожан. Перед лицом столь непонятного поступка прихожане не на шутку обеспокоились.
Однажды в субботний полдень художник завершил свою работу, и удовлетворение его было столь же глубоким, как и беспокойство кюре. Поль Лафранс получил причитающуюся ему сумму, поблагодарил кюре и отбыл, словно знатный лорд. Дабы положить конец жестоким мукам, которые он так долго терпел, добрый кюре объявил,
В половине десятого церковный служитель, чье растущее негодование чередовалось с приступами смеха, развесил картины в пустой церкви. Господина кюре, спрятавшегося за алтарем в ожидании, когда откроются двери, прошиб обильный пот.
Толпа прихожан, заинтересованная судьбой своей церкви, теснилась у ворот. Наконец двери открылись, и прихожане повалили в храм. И так велико было всеобщее изумление, что из целой тысячи открытых ртов не вылетело ни единого звука. Затем раздался вопль негодования, повторенный четырнадцать раз у каждой картины, словно цепь взрывов. Особенно энергично протестовали женщины.
— Какой ужас! Взгляните-ка на Христа! У него руки длиннее, чем ноги, а ступни длиннее, чем бедра, и волосы — не вьющиеся! Кошмар! Вы только посмотрите на лицо! Подбородок — острый, глаза — разные!
Добропорядочные дамы, надеявшиеся, что именно их изобразили святыми женщинами в «Страстях господних», побледнели от негодования, но были и такие, что расплакались, так как святые женщины «Страстей господних» выглядели, словно огромные лягушки. Церковный староста, который, по-видимому, был не в духе, зашептал:
— Двадцать пять тысяч долларов за этакую пачкотню! Да любой ребенок мог намалевать такое!
Мужчины воздевали руки и возмущались.
— Крест слишком уж маленький, к тому же и цветы падают, как снег. Вы только поглядите! Руки пробиты гвоздями, а даже не кровоточат!
Атмосфера бунтарства воцарилась в церкви. Все прихожане сходились на одном: уж не сошел ли господин кюре с ума? И каждый старался отыскать его взглядом.
За алтарем, с лицом белым, как стихарь, господин кюре Леду отирал свое чело. В довершение ко всему кондиционер накануне вышел из строя. Был июль, и жара стояла тропическая.
Десятичасовая месса началась, но никто не обратил на это внимания. Отовсюду несся шепот и приглушенный смех. Какой стыд! Такое безобразие в такой красивой церкви! Господин кюре ни жив ни мертв взошел на кафедру. Уж лучше бы ему оказаться в Риме, пасть ниц перед папой и сосредоточить свои помыслы на прелестях христианства. «Ну, держись, Томас!» Голос его был слабым, а руки дрожали.
— Мои дорогие собратья! Я всего лишь старик, больше всего на свете мечтающий дать вам церковь, прекраснее, чем все остальные. Долгое время мечтал я приобрести для вас превосходные «Страсти господни». И вот они перед вами, но вместо восхищения, которого я ждал, вы выказываете недовольство. Я не скрываю того, что ваше отношение глубоко ранит меня. И я молю небо, чтоб ваши глаза привыкли к этому творчеству и до конца распознали его достоинства. Мои дорогие собратья!..
Господин Леду почувствовал, что теряет сознание, и у него нет больше сил бороться с обмороком. Один из служителей церкви, несших его в ризницу, заметил:
— Не удивительно, что у вас обморок! Двадцать пять тысяч долларов коту под хвост!
Обморок господина Леду поверг паству в ужас, но не изменил ее мнения относительно знаменитых «Страстей господних». Эти события несколько дней обсуждались прихожанами, и господин кюре счел за лучшее все это время не вставать с кровати. Поскольку все беспокоились о его самочувствии, о «Страстях господних» на время замолчали. Господин кюре, скрывшись от глаз людских, не сидел сложа руки. Из различных источников он узнал, что преданная ему паства тает день от дня и что прихожане, вместо того чтобы молиться, потешаются над нелепыми картинами. Кроме того, привлеченные необыкновенными «Страстями господними», в храм хлынули толпы любопытных из соседних приходов.