Затерянные миры
Шрифт:
На Рубальсу и Симбана аббат или не произвел такого отталкивающего впечатления, или они просто не заметили того, что бросилось в глаза воинам. Они заявили, что с радостью примут предложение аббата, и стали склонять к этому воинов, вид которых говорил, что им эта идея совсем не по нраву. Зобал и Кушара поддались уговорам, но про себя решили неотступно следить за аббатом. Держа светящийся рог над головой, Уджук повел путешественников к массивному зданию. Огромные ворота из темного дерева распахнулись настежь, и путники вошли в обширный внутренний двор, вымощенный стертыми булыжниками, тускло поблескивающими в неярком свете факелов, воткнутых в ржавые железные гнезда. Сначала двор казался
Монахи также выразили готовность избавить Кушару и Зобала от забот о тяжелом копье и луке из железного дерева заодно с полупустым колчаном с заколдованными стрелами. Однако воины наотрез отказались расстаться со своим оружием.
Затем Уджук провел путешественников внутрь и, пройдя по темному коридору, они оказались в трапезной. Это была низкая просторная комната, освещенная медными лампами работы древних мастеров. Такие сейчас можно найти только в занесенных песком могильниках пустыни. С людоедской ухмылкой на лице аббат провел гостей к столу черного дерева и указал им места на стульях и лавках из того же материала.
Когда все расселись, Уджук сам сел во главе стола. Сразу после этого в трапезную вошли четыре монаха с тарелками пряно пахнущих яств и темными глиняными кувшинами, наполненными питьем цвета темного янтаря. Эти монахи, как и предыдущие во дворе, были огромными, черными копиями своего аббата и повторяли его черты и повадки. Зобал и Кушара с осторожностью попробовали напиток, который, судя по запаху, был каким-то особенно крепким сортом пива. Их опасения насчет Уджука и его монастыря росли с каждой минутой. Поэтому, несмотря на жестокий голод, они не притронулись к разложенной перед ними еде, состоящей из различных сортов печеного мяса непонятного происхождения. Симбан и Рубальса набросились на еду с аппетитом, усиленным долгим постом и необычными переживаниями прошедшего дня.
Воины обратили внимание, что перед Уджуком не поставили никакой еды, и предположили, что он уже обедал. Его жирное тело, развалившееся на стуле, похотливый взгляд маслянистых глаз, впившихся в Рубальсу, и не сходящая с губ ухмылка вызывали в воинах все большее отвращение. Скоро этот взгляд стал смущать девушку, а потом беспокоить и пугать ее. Она не могла больше есть, и Симбан, который до этого был целиком занят ужином, заметил эту перемену. Она явно обеспокоила его. Казалось, он впервые заметил совсем не монашеские взоры, которые аббат постоянно бросал на Рубальсу. Придав своему лицу недовольное выражение, он громким резким голосом многозначительно заметил, что девушка предназначена для гарема Хоурафа. Услышав это, Уджук засмеялся, как будто Симбан только что рассказал занятную шутку.
Зобалу и Кушаре стоило больших усилий сдержать свой гнев. Оба они уже были готовы вонзить свое оружие в огромное жирное тело аббата, но тот, похоже, понял намек Симбана и отвел глаза от Рубальсы. Вместо этого он стал пристально рассматривать воинов. В его взоре на этот раз сквозила какая-то странная отвратительная алчность, которая была нисколько не лучше тех влюбленных
Симбану было явно не по себе, он напугался и попытался завести с аббатом какое-то подобие разговора, рассказывая все о себе, своих спутниках и приключениях, которые привели их в Патуум. Уджука эти рассказы, казалось, совсем не интересовали. Он ничему не удивлялся, и Кушара и Зобал еще больше утвердились во мнении, что это никакой не аббат.
— Насколько мы отклонились от дороги в Фараад? — спросил Симбан.
— Я бы не сказал, что вы отклонились, — пророкотал Уджук своим подземным голосом. — Вы как раз вовремя пришли в Патуум. У нас тут не часто бывают гости, и нам всегда очень жаль расставаться с теми, кто отдает честь нашему гостеприимству.
— Добрый Хоураф с нетерпением ожидает нашего скорейшего возвращения с девушкой, — дрожащим голосом произнес Симбан. — Мы должны покинуть вас завтра рано утром.
— Завтра будет завтра, — сказал Уджук голосом наполовину елейным, наполовину зловещим. — Может случиться так, что к утру вы уже забудете об этой бесполезной, изматывающей спешке.
Остаток трапезы прошел в тишине, и, похоже, даже Симбан потерял свой обычно зверский аппетит. Уджук все продолжал ухмыляться, как будто веселая шутка, которая занимала его, не имела никакого отношения к его гостям.
Неожиданно несколько монахов вошли без зова, чтобы убрать пустые тарелки, и только когда они уходили, Зобал и Кушара поняли, что на освещенном полу рядом с неотчетливыми движущимися тенями сосудов, которые несли монахи, не было других теней! Рядом со стулом Уджука, однако, на полу распростерлась бесформенная и неуловимо уродливая тень.
— Кажется мне, мы попали в логово демонов, — прошептал Кушаре Зобал. — Ты и я, мы с тобой дрались со многими людьми, но только не с такими полупрозрачными тенями.
— Ты прав, — буркнул копейщик. — Да только этот аббат нравится мне еще меньше, чем его монахи, хотя из них только он один и отбрасывает тень.
Уджук поднялся со своего места и сказал: «Я полагаю, вы устали, а сейчас самое время поспать».
Рубальса и Симбан выпили изрядное количество крепкого эля Патуума и сейчас только сонно кивнули в знак согласия, а Зобал и Кушара, увидев, как быстро сон одолел их спутников, порадовались тому, что не очень налегали на странный напиток.
Мрак коридора, по которому аббат повел своих гостей, был рассеян только неровным светом факелов, пляшущим в сильном потоке неизвестно откуда дующего ветра. Тени беспокойно метались вокруг них, затеяв какой-то дикий танец. По обе стороны прохода были видны двери келий, завешенные только обрывками конопляной рогожи. Все монахи куда-то исчезли, кельи были темны, и в самом воздухе носилось ощущение многовекового запустения, к которому примешивался неотчетливый запах, как от груды костей, плесневеющих и гниющих где-то глубоко в тайном подземелье.
Внезапно Уджук остановился и приподнял завесу при входе в одну из келий, которая ничем не отличалась от других. Внутри на старой изъеденной ржавчиной цепи необычного плетения висела зажженная лампа. Комната была пустая, но довольно просторная. У дальней стены под открытым окном стояла кровать черного дерева со старомодным, но роскошным стеганым одеялом. Аббат дал понять, что эта комната предназначалась для Рубальсы, и, оставив ее там, предложил показать евнуху и мужчинам отведенные для них кельи.