Затерявшийся в кольце бульваров
Шрифт:
Он посмотрел на игрушку в своей руке, нажал еще какие-то кнопки, послушал запись – диктофон работал нормально.
– А чем тебе телевидение не нравится? – спросил Дорин, растягиваясь на своем топчане. – Нормальное телевидение, как везде.
– Знаешь, у меня один знакомый, почти родственник, работает там, – отозвался Маркиз, – и вот он несколько лет назад как-то договорился и начал получать из Европы и Америки записи боксерских матчей. И придумал такой финт ушами. Открыл какие-то конторы, принимал ставки на эти матчи, а крутил их там, как идущие в настоящий момент, в «режиме
– Ну, неприятно, конечно, – ответил Андрей, – но только если один человек – сволочь, то при чем здесь все телевидение?
– Там все такие, – вздохнул Яков. – Я уже не говорю про то, что и как они поют в твоем телевидении.
– А знаешь, – вспомнил Дорин. Он даже сел на своем топчане. – Я там вчера твоего знакомого встретил…
– Кто такой? – насторожился Маркиз.
– Зовут его Саша, фамилия не то Тряпкин, не то Тряпочкин…
Яша удивленно смотрел на Дорина.
– Он там электриком работает. – И, видя недоумевающее лицо Маркиза, добавил: – У него когда-то давно стихи в журнале опубликовали.
– А, Ветошь, – обрадовался Яша. – Как он живет?
– Да живет-то ничего, ментам меня сдал.
– Это он может, – кивнул Маркиз. – И потом на плече у тебя плакать начнет, чтобы ты его пожалел за такой тяжкий труд. Ты долго валяться-то собираешься?
– Опять клянчить? – скривился Андрей.
Настроение у него сегодня было особенное. Может быть, из-за солнца за окном, может быть, из-за ребер, может, из-за того, что завтра в разговоре с Дудоладовым он попробует найти какую-то защиту от всех своих напастей. Да мало ли какие пустяки могут привести человека в хорошее настроение.
– Я ведь почти здоров уже, может, чего другого придумаем? – попросил он.
– Да кто тебя к метро-то пустит? Ты теперь личность известная. Так что нельзя тебя пускать, разве что с хрестоматийным текстом: «Подайте бывшему депутату Государственной думы». У тебя сегодня другая задача.
– А что мне вчера этот Лоскутов сказал, – обрадовался Андрей, – что ты – ученый человек, публикации имеешь, придумываешь всякие проекты. Правда это? Расскажи, и пойдем.
– Публикации, говорит, имею… – саркастически сказал Яша. – Я о них уже думать забыл.
– А ты в какой науке прославился? – не отставал Дорин. – Математик? Физик-термоядерщик? Микробиолог?
– Ладно, когда будет время, расскажу. – Маркиз спрыгнул со своего топчана и захромал к двери. – А сейчас на работу.
– Не пойду, пока не признаешься, – смеясь, отозвался Андрей, – должен же я знать, с кем кров делю.
– Вот здесь, под моим топчаном, – нехотя начал Яша, – лежат несколько книг – «Труды по знаковым системам» называются. Издавали их в городе Тарту в советское время. В одном из них действительно есть моя статья.
– Про что?
– Ты знаешь, есть такой жанр в религиозных песнопениях, называется «Акафист»? И всегда, за исключением тех, что написаны в последнее время, все кондаки и икосы, а это отдельные части Акафиста начинаются с одних и тех же слов. В разной форме, но корень всегда один. Например, первый кондак – со слова «избранный»,
– А что это?
– Акростих, – Маркиз покачал головой, – это стихотворение, первые буквы каждой строки которого составляют какое-нибудь слово или фразу. Понятно?
– Понятно, – протянул Андрей. – А тут может быть акростих не из букв, а из слов, ты это хотел сказать?
Яша задумчиво посмотрел на Дорина, потом сказал:
– Ну, вот и хорошо, тебе больше ничего объяснять не надо. Пошли.
– А что ты выяснил? – не согласился Андрей. – Мне же интересно.
– Вот вечером и прочтешь, а я уже и сам ничего не помню. У тебя сегодня – другой интерес.
Дорин прокрутил в памяти этот разговор, так и не поняв, что в нем было не так, а ощущение такое почему-то осталось, усмехнулся, выкинул все из головы и еще раз оглянулся по сторонам. Да, точно, он не ошибся – вон там, под кустом солнце сверкнуло еще раз. Это было как раз то, что ему поручено собирать сегодня, – пустая бутылка.
ГЛАВА 36
Знакомый на телевидении все же нашелся. И конечно, у Гришки Брайловского. Бывший муж двоюродной сестры троюродного брата или ее новый муж, Лена так и не поняла, да это и не имело значения. Имело значение то, что Вол как сквозь землю провалился, и то, что пропуск на фамилию Андреевская, несмотря на это, был все же заказан.
Ошеломленный Фишерович, которого она трижды переспросила, уверен ли он в том, что это был именно четверг и именно дочка Романа Антоновича (Лена помнила точно, что убийство произошло в ночь, когда она выгнала Андрея, то есть со вторника на среду), был также трижды расцелован после положительного ответа. Затем Андреевская стремительно понеслась к машине, и Глеб Аверьянович рисковал остаться в квартире, если бы не сообразил поторопиться за ней. Но «Ауди» во дворе уже не было, и старому сплетнику, который рассчитывал еще и на то, что его подвезут, пришлось добираться домой пешим ходом.
А Лена всю дорогу до Останкино что-то прикидывала, приговаривала и напевала. Серега с любопытством глядел на нее, не понимая, что происходит. Видимо что-то для себя решив, Андреевская достала телефон и набрала номер.
– Откуда ты, Гришенька, узнал про убийство дочери и вдовы этого несчастного коллекционера? – вежливо спросила она.
Брайловский, которому такое ласковое обращение, он это знал по опыту, не сулило ничего доброго, ответил не сразу:
– От Петра Семеновича. А что?
– Тогда позвони ему, пожалуйста, и спроси, как это одна из жертв, причем та, которую убили, а не ранили, разгуливает по Москве?
– Ты уверена? – у Гришки даже дыхание перехватило.
Лена рассказала ему о визите Фишеровича.
– Выходит, его кто-то подставил? – задумчиво сказал Гришка.
– Узнай, пожалуйста, у своего подполковника, откуда у него была информация. И еще – у тебя в Останкино на телецентре знакомых нет?
Вот так и получилось, что Лену встречал молодой парень в джинсах, кроссовках и летней майке.