Затески к дому своему
Шрифт:
– Вот те на, Григорий, – вглядываясь в оконечность перевала, с отчаянной тоской сказал Анисим. – Откуда пошли, выходит, туда и пришли… Что молчишь? – Анисим оглянулся, Григория за спиной не было. Присмотрелся, пурхается в снегу между деревьями – срезался с лыж. Анисим подождал.
– Уклоняемся от намеченного. Куда правишь? – голос сына выбрировал.
– Не глухой, – отмахнулся Анисим. – На ироплане тут только летать… Давай клетку.
– Я сам, – отряхнулся Гриша.
– Ну как хошь.
И опять они мяли снег. Гриша смотрел, как отец, скособочившись, мелким
Гриша увидел на сухостоине птицу и сразу признал глухаря. Откуда и силы взялись, настиг отца.
– Папань!
– Вижу, – не останавливаясь, перехватным голосом отозвался Анисим. – Глухарь сидит.
– Дай ружье.
Анисим остановился.
– Есть когда нам возиться. Посмотреть, так закопченный чайник отсвечивает. Изловить разве да в клетку к белкам посадить для равновесия.
– Только что! – засмеялся и Гриша.
– А чо с ем делать? Ты не знаешь и я не знаю. – И опять буровит лыжами снег.
– Не снимается, сидит. Может, он не живой? Нет. Башкой крутит, – не мог оторвать глаз Гриша от глухаря.
– Заряд губить, пошли, – с дороги крикнул Анисим.
Подъем выполаживался, лес редел. И как только они перевалили через седловину, перед ними встала другая гора. Навстречу веером опускались три распадка.
– Красотища-а… Нечего сказать, – протянул Анисим. Он ожидал совсем другое. В крайнем случае, не плоскогорье, так перевал. А тут глубокие распадки резали гору. Выпирали ребрами каменные водоразделы и казались неприступными.
– Теперь гадай, каким из трех выскребаться отсюда… А ты, Григорий, чего примолк?
– Так, смотрю, – пошвыркал носом Гриша. – По мне, папань, вот этим, – показал Гриша на курившийся изморозью распадок.
– А чем объяснишь?
– Ничем. Он ближе к нам.
– И я склоняюсь к нему, – поискал глазами Анисим. – Он вроде и поположе. Давай-ка, Григорий, так: шаг в шаг, держись за мою палку.
– А если ты сорвешься?
– Как тот маляр, когда падал с крыши, за кисть держался…
Прежде чем поставить ногу, Анисим «нарезал» полку – ступеньку. Одна нога выше, другая – ниже, утрамбовал снег, переступил, следующую ступеньку «резал»… И так шаг за шагом, мелким ступом поднялись на хребет горы.
– А где же «Три брата»? – Анисим и не сомневался, что увидит скалу. – Выходит, с другой стороны зашли? Никак не пойму, Григорий, где мы…
Гриша, привалившись на обдутый ветром камень, казался безучастным ко всему.
– Ты чего, Гриш?
– Белки исти захотели. Солнце-то где?..
– Я ему про Фому, а он мне про
– А себе?
– Без примочки не идет, – спрятал Анисим лепешку. – Пробежимся да дрова на ночевку готовить. Может, Григорий, вожаком пойдешь? – уступил Анисим дорогу. – Держи во-он на тот зубец, – показал Анисим палкой на горизонт.
Гриша с места взял и пошел с пробежкой. Здесь снег был спрессован, заласкан ветром, и идти по нему было легко.
Редколесье сменилось завалом, встали на пути выворотки, каменные надолбы.
– Не-е, Григорий, – пересаживая через колодину сына, посетовал Анисим. – Обходить надо завал… Ах ты, маленько коротковаты ноги…
– Ты чего, папань, я сам…
– Сам и есть, – подхватил Анисим Гришу и пересадил через камень. – Для ускорения хода маленько подсоблю, – с отдышкой как бы уговаривал Анисим. – Клетка мешает – будь она неладная, а то бы сам… как есть сам…
Анисиму не удавалось найти приметы перехода через перевал, пришлось пойти тише.
– Григорий, ты не приметил, какой дорогой мы шли?
Гриша отрицательно помотал головой.
– Не мудрено не увидеть, когда все снегом завалило. И не скажешь сразу, куда подевались «Три брата». Не подскажешь, Гриша?
Анисим теперь шел впереди, обходя завал.
– Кажется, здесь и займем позицию на ночь, – потоптался он на взбугренной от снега валежине. И сушняк подходящий. – Анисим лыжей, как лопатой, разгреб снег, оголил колодину. – Ну чем не постой? – Анисим помог снять Грише горбовик. – И самовар приставим, и белок накормим. Но с белками потом. А сейчас, Гриша, давай пилу.
Гриша отвязал от отцовского мешка пилу, пока нес, Анисим уже подрубил сухостоину.
– Ты чего, папань, так низко? Придется гнуть спину.
– По всем правилам, сын, пол-аршина пенек…
– А кто тут видит?
– Для души, Григорий. Срам-то льнет не только к глазу…
Свалили, раскрежевали сушину на посильные чурки и уже в потемках сносили их к валежине. Еще минутку назад было светло, а уже на ощупь ищи растопку.
Сколько помнит Анисим, в тайге – всегда так, особенно зимой не бывает вечера. Еще солнце закатное светится, а уже сиреневый сумрак прилип к земле – топор не сразу увидишь.
– К слову, сын, кому разводить костер? Сам или мне доверишь? Хотя у тебя и пальцы посноровистее, посообразительнее…
Анисим скинул измочаленные, латаные-перелатаные рукавицы, подержал руки под мышками, погрел, тогда вынул из нагрудного кармана коробок со спичками. Гриша тем временем раздобыл трухлявый пень, надергал с березы ветренки, собрал с веток сухой кабарожий мох, отмершие веточки сложил шалашиком, как он делал не однажды. И коробок из рук отца взял лишь после того, как дыханием согрел пальцы, размял мох. Взяв коробок, Гриша припал на колени перед шалашиком из растопки. Анисим замер на месте, сотворяя молитву. Ему показалось, слишком долго Гриша не справляется с костром. Может, головка спички обкрошилась или шипнула из непослушных рук и завяла.