Затихающие крики

Беллоу Ирен

— О, Гордон, перестаньте, не кривите душой. Мы гладим друг друга против шерсти. Так уж повелось с самого начала. Каждую пятницу к концу дня клиника вибрирует от нашей взаимной неприязни.

— Да не может быть! В самом деле? — саркастически бросил Фостер.

— Одному господу известно, зачем вы пригласили меня поехать с вами, — продолжила она. — Вы, наверное, попали в отчаянное положение. И нам, черт возьми, должно быть предельно ясно, что я-то ввязалась в эту авантюру только из-за денег.

На, получай! Теперь Мэгги высказала ему все до конца в

надежде восстановить между ними отношения скрытой враждебности. Фостер отчего-то слишком быстро сменил гнев на милость, как тут сохранишь душевное равновесие? Подумать только, ей уже нравится этот тип. Не хватает еще, чтобы она в него влюбилась.

— Искренне надеюсь, что это так, — сухо заметил он. — Что же касается моего якобы отчаянного положения, то мне казалось, я достаточно ясно объяснил причины, побудившие меня пригласить вас. Ваша принципиальная… э… неприязнь ко мне является плюсом. Мне надоели женщины, желающие получить от меня больше, чем я готов им дать. Вы, дорогая моя Мэгги, признались, что вам от меня не нужно ничего, кроме денег. Я нахожу вашу позицию удивительно освежающей и успокаивающей душу. Честное слово, до сих пор я не осознавал, что нанять женщину в качестве эскорта может оказаться таким приятным делом. Я почувствовал себя свободным от всякого рода трений, напряжения, обязательств… Надо будет подумать о подобном опыте как-нибудь еще.

— Без меня, — отрезала Мэгги. — Со мной больше не выйдет.

— Неужели? А почему бы и нет? Вы ведь по-прежнему любите деньги, не правда ли? Вы с такой скоростью растратили мои три тысячи.

Мэгги глубоко втянула в себя воздух, стараясь удержать равномерное дыхание, и медленно выдохнула.

— Вы — хладнокровный мерзавец, вам это известно?

Еще один светофор остановил их красным светом. Мэгги показалось, что удары ее сердца намного обгоняют число оборотов двигателя на холостом ходу. Она затаила дыхание, когда Фостер повернулся, и его холодно насмешливые глаза встретились с ее взглядом. Он посмотрел на ее внезапно задрожавшие пухлые губы.

— Не всегда, — медленно протянул Фостер.

— Как правило, — возразила она, стараясь не допустить, чтобы мысли снова пошли в сексуальном направлении. — И еще, вы ужасный циник в отношении женщин.

Он мрачно хмыкнул.

— Только в отношении некоторых, моя милая Мэгги. Мой так называемый цинизм я берегу для женщин, которые используют полученные от бога дары для бессовестной погони за деньгами и материальными выгодами.

— Очевидно, вы включили меня в эту категорию лишь потому, что я приняла ваше предложение.

— Речь не о том, что вы приняли мою идею, Мэгги. Вы сделали мне весьма расчетливое контрпредложение, обнаружив тем самым свое истинное лицо. Вы же не станете возражать?

— Нет, стану. Однако, подобно вам, я не вижу необходимости давать какие-нибудь объяснения. Вы мой работодатель, вы мне не муж и не любовник. У меня были причины, заставившие меня затребовать именно ту сумму, и мне не стыдно за свой поступок.

— О, я сейчас угадаю, в чем дело. Ваша бабушка тяжело

больна и ей необходима операция, которая стоит ровно три тысячи долларов.

Мэгги понимала, что его сарказм должен был бы привести ее в бешенство. Однако по какой-то странной причине разговор показался ей забавным. Сначала ее смех удивил Фостера, затем возбудил у него симпатию к ней, что ей уж вовсе было ни к чему.

— Вы — испорченная девочка, Мэгги Причард, — улыбнулся он, скосив на нее грустный взгляд. — Думаю, придет время, когда вы сможете мне понравиться.

— Вы хотите сказать, при условии, что я не буду вам слишком противна?

Фостер рассмеялся.

— Вы говорите так, словно сознательно хотите казаться противной.

— Согласна! Я даже рассчитываю на это.

— Правда? Почему же?

— Потому что так я чувствую себя в безопасности.

— В безопасности? Ах, да, вы боитесь, что в нашем общем номере я прыгну вечером к вам в постель. Не беспокойтесь, — в его голосе опять появились мрачные интонации, — в Лонгриче мне меньше всего придется думать об этом.

Мэгги не могла отвести от него взгляда. Она все время пыталась забыть, что существует какой-то тайный повод, почему Гордон пригласил ее составить ему компанию на этой конференции. Теперь прежние сомнения и опасения вспыхнули с новой силой. Что он затевает, черт возьми?

— Вы все еще не объяснили, как я должна вести себя в отеле, — напомнила Мэгги, надеясь одновременно выудить побольше информации. — Если вы хотите, чтобы ваши коллеги считали нас любовниками, тогда потребуется на публике демонстрировать известную близость и теплоту, верно ведь? Ну, например, как я должна вас называть?

— Гордон, — ответил он, не задумываясь. — Я же говорил вам, никакого раболепства. Будьте сами собой — естественной, очаровательной девушкой — и попытайтесь скрыть свое негодование, если я возьму вас за руку или обниму за талию.

Негодование? Скорее ее охватит дрожь удовольствия.

— Сомневаюсь, что зайду настолько далеко, чтобы поцеловать вас, — продолжал Фостер. — Но уверен: если это случится, вы можете закрыть глаза и думать о своих трех тысячах долларов.

— Договорились! — с видимой невозмутимостью воскликнула она, хотя внутри все трепетало от беспокойства. Боже, ну и забралась она в болото!

— Давайте прекратим болтовню на какое-то время, — властно потребовал он. — Мне надо сосредоточить внимание на указателях. Я совершенно не знаю этих дорог.

Снова и снова светофоры. Сложные перекрестки на западной окраине города. Наконец Гордон нашел нужный выезд, и вскоре они уже неслись по автостраде на юг. Через час будет Лонгрич.

Мэгги уже бывала в этом небольшом городке, милях в трехстах от Сиднея. Как-то в дни школьных каникул она приезжала сюда на фестиваль тюльпанов, который устраивают каждую весну. Место довольно экзотичное, полное высоких английских деревьев, старинных магазинчиков и величественных особняков загородного типа. Некоторые из них — настоящие дворцы среди огромных шумящих садов.