Заткнись и поцелуй меня

Крейг Кристи

«Хорошо, что ты наконец все осознала, но сказать ему о ребенке надо». Надев шелковый халат и повязав пояс, Мария отправилась расхлебывать собственные поступки.

Она дошла до комнаты Хосе и замерла. Сердце колотилось в ушах. Он разозлится? Ведь имеет же полное право, да? Руки затряслись, и Мария рванула дальше по коридору. А когда добралась до кухни, в окно ударил свет фар.

Мэтт? Молясь и надеясь, Мария выглянула на улицу. Но вместо Мэтта увидела, как из своего автомобиля вылезает Рамон Клауд. Он вытащил чемодан, поставил его у парадной двери и пошел обратно. Мария

вспомнила, что вещи Хосе остались в отбуксированной машине.

Рамон уехал. Мария занесла чемодан в дом и по пути в свою комнату бросила его у двери Хосе.

«Поговорю с ним завтра. Завтра я буду смелее».

* * *

Хосе прижал к лицу подушку. Мария спала на ней? Потому что он чувствовал ее запах. Но как бы сильно он ни любил этот аромат, Хосе пожалел, что сейчас не в Нью-Йорке, не в собственной квартире, не спит на своей подушке, не живет своей жизнью. Он скучал по Марии, однако быть рядом с ней гораздо больнее. Когда она смотрела на него, в ее глазах отражались лишь гнев и разочарование. До отъезда Хосе в них светились любовь, страсть, тепло… Принятие.

Он ударил подушку кулаком. Хосе хотел все это вернуть. Хотел вернуть ее. Это вообще возможно? «Нет, если ты, мать твою, даже не попытаешься». Но что делать, если Мария откажет?

«Когда это ты стал такой размазней?» Ощутив прилив мужества, Хосе решил действовать. Немедленно.

Он вскочил с кровати, рванул через комнату, распахнул дверь и, споткнувшись, полетел. Лицом вперед. Размахивая руками, Хосе попытался за что-нибудь ухватиться, но между ним и стеной обнаружился только воздух. От сильнейшего удара головой мозг содрогнулся, и Хосе ослеп. Секундочку… нет, не ослеп. Поморгав, он почувствовал и увидел, как вокруг ресниц порхают белые крупицы. И только тогда осознал, в каком положении оказался: на коленях, с головой, пробившей гипсокартон.

Потребовалось время, чтобы найти опору. Затем Хосе обхватил голову руками, выбрался из стены и, отплевывая известку, глянул по сторонам. И увидел отца, вооруженного бейсбольной битой, и Марию, вскинувшую над головой вазу с цветами, точно готовясь к броску.

– Что за черт? – спросил Рэдфут.

– О боже. – Мари и отец одновременно опустили оружие. – Кажется, твой нос опять кровоточит. – Она включила свет в коридоре.

Хосе уставился вниз:

– Кто поставил перед моей дверью этот клятый чемодан?

– Я, – отозвалась Мария. – Его привез Рамон. Думала, ты утром увидишь…

– Что ж, не увидел.

Она прикрыла рот ладошкой и хихикнула:

– Прости. Это не смешно, но ты бы видел себя с головой в стене. А теперь там вмятина в форме твоего лица…

– Естественно! Ведь мое лицо там побывало! – рявкнул Хосе, не оценив юмора.

Теперь это самое лицо покрыто порошком, даже на зубах чувствуется…

– Ты глянь, – расхохотался Рэдфут и указал на появившиеся в гипсокартоне очертания. – Можно даже его нос различить!

Мария засмеялась и махнула рукой между отцом и сыном:

– Ты

б сильно не заливался, вьехо. Вы оба выглядите так, будто над вами фея уродства поколдовала.

Хосе хотел рассердиться, но взгляд его то и дело возвращался к дыре в стене, и, проклятье, действительно же его голова, и нос прорисован… Наружу прорвался смех. И все трое так и стояли там, в коридоре, подвывая, пока на глазах не выступили слезы.

Мария ушла первой, но лишь после того, как заставила Хосе подвигать шеей и убедилась, что он не пострадал. Так приятно было почувствовать ее нежное прикосновение на подбородке, ее заботу, и Хосе вспомнил, зачем вообще покинул комнату. Но слишком поздно. Они с Рэдфутом уже глядели Марии вслед.

Отец похлопал Хосе по плечу:

– Рад снова тебя увидеть, сынок.

Он накрыл ладонь Рэдфута своей:

– Я тоже.

Несколько секунд они просто смотрели друг на друга. Хосе не помнил, когда в последний раз ощущал такую близость со своим стариком.

Он усмехнулся:

– А знаешь, Мария права. Фея уродства над нами хорошенько потрудилась.

– Нужно сфотографироваться, – предложил Рэдфут. – Потом будет повод посмеяться.

– Обязательно, – согласился Хосе и, погладив отца по руке, собрался уходить.

– Сынок, – позвал тот.

– Да?

– То, что ты сегодня увидел в больнице…

– Не волнуйся, папа. Мамы уже давно нет. Ты взрослый. И сомневаюсь, что миссис Клауд может забеременеть.

– В том и дело, сынок. Ты видел не то, что… было на самом деле.

Старик никогда не лгал, и если б Хосе сам там не присутствовал, точно бы поверил, что отец не занимался сексом с женщиной.

– Как я уже сказал, у меня с этим проблем нет. А вот Рамон… – Хосе потер подбородок. – Я бы какое-то время держался от него подальше. У него отличный хук справа.

– Ты подрался с Рамоном?

– Он был расстроен и сказал, что тебе… Неважно.

– Он угрожал мне? Ты взял удар на себя? – Рэдфут усмехнулся. – Я сожалею, но и горжусь тобой.

Сердце Хосе расширилось. Отец хоть раз говорил такое прежде? Пусть он гордился и не его карьерой, но все равно чертовски приятно.

– Уверен, ты поступил бы так же.

– Конечно, – кивнул старик.

Хосе направился к себе и впервые с момента приезда, почувствовал, что дома хорошо.

* * *

Скай уже час как проснулся, но не вставал. Утро. Шала неподвижно лежала рядом, пристроив голову на его груди, а здоровую руку – на животе. Настоящий рай. И в то же время ад кромешный. Чего бы Скай только ни отдал, лишь бы эта рука скользнула в его застегнутые трусы. Чего бы ни отдал, лишь бы самому сунуть ладонь под майку Шалы, коснуться мягкой плоти и напрягшихся сосков, что сейчас упирались ему в ребра.

Вдруг она вздрогнула. Скай услышал ее сбившееся дыхание, почувствовал, как затрепетали ресницы, пощекотав ему грудь. Затем изогнул шею, пытаясь разглядеть лицо Шалы. Голубые глаза распахнуты и смотрят вниз – на ее руку и, вероятно, на выпуклость под боксерами Ская.