Затмение луны
Шрифт:
– Бур, – раздался из темноты мягкий голос Торисена, – ты и вправду хочешь, чтобы я полетел вниз головой с этой лестницы?
Бур отпустил ногу и встал:
– Мой лорд, куда ты?
– Наружу.
Что ж, этим Бура было не удивить. Он слишком хорошо знал обыкновение своего лорда, не желающего спать, прогуливаться ночью без сопровождения. Собственно, поэтому-то Бур и здесь.
– Эти негодники-мальчишки с их охотничьими историями…
– Киторн? А это идея. Очень тебе обязан, Бур. Ты спи, спи.
– Нет уж. Я не могу остановить тебя, лорд, но если я закричу – сбегутся другие, и они-то смогут.
– И
– Я иду запрягать лошадей, милорд, – вздохнул кендар.
И вот они почти прибыли. Над головой нависали отвесные стены крепости, угрюмо глядящие во тьму гор. Внешний двор замка окружал колючий кустарник, ягоды свисали, как капли темной крови, с веток, утыканных трехдюймовыми шипами. На одном из кустов Бур заметил что-то черное. Это была летучая мышь с раскинутыми крыльями, наколотая вниз головой на шип. А вот еще одна на следующем кусте, и еще, и еще, все в изящных бисерных ошейниках, все в разной стадии разложения. Бур непроизвольно замедлил шаг, чувствуя, как волосы на голове поднимаются дыбом. Что они делают тут? Эта земля больше не принадлежит Кенцирату – если вообще когда-то принадлежала. Она не принимает чужаков.
А это что? Он резко остановился, прислушиваясь.
Барабаны? Ближайшее селение мерикитов всего в полумиле вверх по реке. Потом ветер изменил направление, унося с собой далекие звуки.
Если Торисен и слышал что-то, то не подал вида. Бур поспешил за ним. Они прошли через обрушившиеся ворота, увитые виноградными лозами. Листья дикого винограда зашелестели, когда двое пробрались под их сенью и стали взбираться по крутой дорожке к стене замка. Увы – то была лишь пустая оболочка.
Их глазам предстали одни руины.
Они стояли в центре внутреннего двора, рядом с колодцем, и оглядывались. Всюду валялись обломки того, что когда-то было кузницей, пекарней, амбаром. В вышине маячила башня замка. Здесь была цитадель старого, но не влиятельного рода, уже начавшего угасать, когда мерикиты уничтожили его.
Торисен представлял все слишком отчетливо: гость дома в ночи подползает к стражнику, перерезает ему горло, открывает главные ворота, его молчаливые сородичи заполняют двор… Одна искра – и занялась солома, ночь оглашается криками. Кендары пытаются выбраться, но дверь не поддается. Тогда они обертывают детей мокрыми одеялами и начинают рубить каменные стены. Некоторым удается пробить себе проход – только затем, чтобы умереть на открытом воздухе, сражаясь, под эхо пронзительных воплей из башни…
А теперь опавшие лозы обвивают стены, и между закопченными камнями пробились молодые деревца. Торисен потряс головой, отгоняя видение. На миг он погрузился в полусон-полуявь падения собственного дома и почти услышал шлепанье бегущих босых ножек, за которыми гнались огонь и смерть. Джейм? Нет, конечно нет. Ее выставили из отцовского замка задолго до конца; и ему тоже пришлось покинуть дом, пока безумие старика не перекинулось на него.
– Итак, все они умерли, – произнес он, сам не поняв, о каком замке говорит.
– Не все, лорд. Один выживший остался, мальчик-кендар по имени Маркарн, когда все случилось,
– Он, должно быть, великий воин, – почти рассеянно заметил Торисен.
– О да, и великан к тому же. Эдакая ходячая башня. Но несмотря ни на что, не думаю, что ему нравится кровопролитие, – улыбнулся Бур. – В бою он притворялся берсерком, распугивая врагов. Это неплохо срабатывало – поначалу даже наши парни запрыгивали на ближайшее дерево, лишь только увидят его. Да и я сам чуть-чуть не бросился за ними. Но это было лет тридцать назад, а то и больше. Добрый старый Марк, где-то он теперь.
Торисен больше не слушал. Он подошел к дальней стене, чтобы взглянуть на что-то. За плющом и виноградом скрывалось грубое изображение лица с разинутым ртом и без глаз, начертанное чем-то темным на светлых камнях стены. Рядом еще и еще – по всей длине стены. Это были иму, символы силы столь древней, что от нее не осталось ничего, кроме имени, по крайней мере, так думали цивилизованные люди. Торисен прикоснулся к одной из линий. На пальцах остались коричневые пятна.
– Свежая кровь, – понюхал он. – Думаю, человеческая. Бур, ты был прав – мы не принадлежим этому месту. – Он внезапно насторожился. – Вот опять!
– Что, лорд?
– Что, не слышишь? Маленькие босые ножки, бегут, бегут… Мне не кажется!
Буру не хватало уверенности. Его чувства не были так остры, как у Торисена, а умирающие от бессонницы люди часто слышат и видят то, чего нет. Но тут и Бур услышал что-то.
– Барабаны, – сказал он.
Торисен был уже на полпути вверх по крутой лестнице, ведущей к бойницам зубчатой стены. Лунный свет посеребрил реку, изгибающуюся на севере между черными горами. В полумиле вверх по течению в селении мерикитов взметнулось пламя. Фигуры под барабанный бой кружили у огня, их пение, приносимое ветром, становилось громче и громче. Бур ухватился за парапет, подался вперед, вслушиваясь:
– Вставай, Сгоревший. Поднимайся, Сожженный Однажды, – переводил он. – Мы пометили его, мы изгнали его, теперь охота, охота… О Трое!
Пронзительный крик разорвал песнопение, тонкий, дребезжащий, словно женщина закричала от боли, но вырвался он не из женского горла. Затем настала мертвая тишина. А потом с вершин холмов громыхнул ответ, хриплый, бессмысленный, нечеловеческий. Людей вокруг костра расшвыряло в стороны. Языки пламени поднялись вверх и сразу съежились, угасли за мгновение. В наступившей темноте раздался далекий визг, становящийся все ближе.
– Чую я, что мы выбрали не лучшую ночь для визита. Бур хмыкнул:
– Можно сказать и так, лорд. Мерикиты прогнали родственника-убийцу – возможно, отцеубийцу – и призывают на него проклятие с холмов, чтобы покарать его, если он не сможет добраться раньше них до границы.
– И мы, конечно, стоим прямо на его пути – и на пути преследователей. Время отправляться домой, дружище.
Они спустились во внутренний дворик. У подножия лестницы Торисен внезапно схватил Бура за руку:
– Там! Бежит, бежит… Смотри!