Затмение сердца
Шрифт:
– Каких-каких… в дневнике.
– В каком дневнике?
Парень растерялся.
– Ты что, в школу уже не ходишь?
– Да лет пять уже не хожу!
А что, он не может о другом с девушкой поговорить? Только о двойках?
– Ничего себе. А выглядишь моложе. Как же время бежит… блин…
Он не «блин» сказал, а словечко покруче.
Подкатил автобус. «Пазик», не маршрутка, которую водят хамы и хапуги. Народу в нём немного, не час пик. Я села и уставилась в окно. Проезжали по частному сектору, в котором башнями возвышались многоэтажки. Наш дом – одна из таких. Их тут всё больше и больше. Город давит на одноэтажные деревянные теремки, на огороды и маленькие сады. Частные домики такие живые, душевные, по сравнению с
Я согласилась родителям помогать, но вытребовала себе самостоятельность. Работала одна. Врубала лопату под картофельный куст, хватала его за загривок и поднимала вместе с кучей земли, в которой прятались розовые, как поросята, клубни. Собирала в ведро, а как оно набиралось с верхом, ссыпала в мешок. Папа с мамой работали в паре. Обычно было так: папа копал, а мы с мамой собирали. Но сейчас нет. Я сама, если уж нельзя слинять.
Происшедшее в школе не выходило из головы. То, что мы с Лёвкой солидарно покинули класс, не имело ровно никакого значения. Ну, может, Лариса чуть погундосит, но это ничего. Ведь не было уроков. А был просто трёп, потому Тимка и обозвал Лёву «тундрой». Были бы в расписании нормальные уроки, а не то, что по-дурацки называется «днём знаний», всё бы было по-другому. Нет, чтобы сразу начать учиться, выдумывают какую-то пустопорожнюю чепуху. А ещё я вспоминала малыша в костюмчике: успел он свой букет подобрать или нет, и что с ним сделал: снова учительнице преподнёс или отнёс маме. Я бы выбрала второе, но ведь мамаша будет его пилить, если он вернётся с букетом… трудная эта малышовая жизнь.
В небе заливались десятки жаворонков. Мне казалось, что все они работали звонками на первое сентября, только очень высоко звонили. Скоро эти «звоночки» улетят в Африку. Интересно, там они звенят в небе или скучно поживают в египетских кущах без песен – перезимовывают на юге.
День был почти по-вчерашнему тёплый, но солнце светило мягче, словно сегодня после вчерашнего загара оно облачилось в парео. Начался сентябрь, лето кончилось. Но не у нас, а где-нибудь в Воркуте. Я подумала, что Захар снова может быть на пляже. Ведь из школы их давно отпустили. И в этом случае – что делаю я на дурацких картофельных грядках? Мне немедленно нужно тоже на пляж!
Я подошла к маме и соврала, что к трём часам нас звали в школу на какое-то организационное собрание и что мне нужно срочно бежать. Я ещё хотела попросить, чтобы папа подвёз меня в город на машине, но потом решила, что для выдуманного собрания это уж слишком. Не скажу, что это известие доставило родителям удовольствие, но мне было наплевать. Я им уже нарыла два мешка отборного картофеля.
– Что делать – иди, раз надо, – вздохнув, разрешила мама и утёрла со лба пот тыльной стороной ладони.
– Спасибо, мам!
Я повернулась и побежала по направлению к автобусной остановке, но запнулась о своё пустое ведро, поставленное самой же себе на пути, и свалилась на мягкую перекопанную землю.
– В гробу я видела вашу картошку! – крикнула я, со злостью отряхивая джинсы от жирной земли.
– Об этом ты зимой скажешь! – крикнул в ответ папа.
– Ненавижу вашу картошку! – от меня ему ответ.
Зимой! Я её вообще могу не есть – ни зимой, ни летом, и вообще от неё толстеешь.
Меня сильно волновал вопрос: Захар на пляже один или с девицей в жёлтом купальнике? Если они снова вместе, я просто сойду с ума или утоплюсь с горя прямо на их глазах.
Дома лихорадочный поиск купальника-полотенца-сланцев, и вот я бегу по площади Макарова, сталкиваясь
На пляже Аня Водонаева, Серёга Пяльцев, Чердак из 8 «А» и ещё куча народа из школы, а Захара нет. Почему я Лёвку не позвала? Он же не знает, где у нас пляж, может, он тоже купаться любит. После своего Заполярья – тем более. Может, он и не купался никогда в жизни в нормальной реке. Может, и не знает, что это такое. Вот такая я эгоистка, забываю про ближних.
Река совершенно мирно текла в своих салатовых берегах, бурунчики поднимались только вокруг бултыхающейся у берега малышни. На другом берегу, далеком-далеком, маячили фигурки рыбаков. Мне вдруг скучно стало без Захара, и захотелось снова домой. Ёлки, даже уроков не задали, я бы даже уроки поучила от нечего делать. А на картошку я больше не вернусь ни за что. Стрекозы летали, как сумасшедшие, с глазами на полголовы. Вот бы мне такие глазищи. И от крыльев я бы не отказалась. Летала бы над Захаром. Так высоко, чтобы он меня не замечал. И жалила бы всех девиц, приближающихся к нему на расстоянии полкилометра. Хотя стрекозы, кажется, не жалят. Вообще не знаю, что они делают. Кроме того, что жрут тонны мошек.
Я с разбегу бросилась в воду и поплыла. Быстро, рывками, дальше, дальше от берега. Люблю воду. Она, как стрекозиные крылья, прозрачная. Ласковая, свежая. Я не очень хорошо плаваю, а тут плыла и плыла без страха. Легко, свободно. Оглянулась на берег – а он еле виден! Как же я заплыла так далеко? Даже странно, никогда такого не было. И вдруг я запаниковала. Представила, что подо мной нет дна. И что до другого берега я не дотяну. А до этого? Тоже! Я повернула в сторону пляжа и замолотила ногами по воде. Ёлки… ведь всё хорошо, плыви, как плыла… так нет же… мне показалось, что у меня не выдержит сердце. И тут я почти сразу стала тонуть. Хлебнула воды раз, другой, ноги-руки молотили по воде беспорядочно… Нет, надо успокоиться, в чём дело. Я же умею плавать… почему вдруг потерялась эта способность? Крикнуть «помогите»? Нет, ни за что, я умею плавать. Тонут только пьяные или малыши. А я трезвая и взрослая.
Я постаралась успокоиться, привести в порядок нервы и конечности. Поуспокоившись, руками-ногами заработала более-менее равномерно. Вот. Вот так… вот так, всё хорошо, скоро зима, и всё образуется, нет Захара на пляже, ну и не надо. Вот уже и берег рядом, я доплыву! Что за истерика была? Глупо… На берег я буквально выползла. Лежу на мокром песке и не могу отдышаться. Всё-таки паника – это ужасно. Всё плохое в мире происходит из-за неё.
Дома вышла на балкон развесить мокрые вещи. Дверь соседского балкона была закрыта. Очень мне это не понравилось. Словно этой закрытой белой дверью Лёва отгородился от меня. А от меня отгораживаться не нужно.
– Эй! – крикнула я. – Эй, Лёва!
Как ни странно, он сразу появился. Вышел на балкон мрачный как туча. Даже глаза посерели.
– Привет.
– Привет, Лёв. Ну и как тебе наш класс? Много хороших впечатлений?
– Дебилы, – сказал Лёвка и сплюнул с восьмого этажа через перила. Хорошо, что на дуб не попал.
– Между прочим, я тоже ушла. Вслед за тобой.
– Зачем?
– Ну, как же. В знак солидарности.
– Спасибо. Но такие жертвы ни к чему, сударыня.
– Нет, к чему. Ты в нашем классе пока что чужак, а если я слиняла, своя в доску, может, поймут, что к чему. Но это Тимка Певченко дебил, другие – получше, просто они не высказывались, а высказались – ты бы увидел.