Затмение
Шрифт:
Вдоль некоторых из них и проселки протекают. Но около «нашей» нет. А вот с ближней к нам стороны следующей, находящейся метрах в пятистах — как раз такая дорога и наезжена. И по ней-то вражеский отряд как раз двигает.
Со вчерашнего дня то тут, то там — все чаще встречаются шныряющие волчьими стаями разьезды противника. Интересно…
Переждали, пока враги отдалятся на достаточное расстояние. Заодно уж и позавтракали. Жаль — всухомятку и без горячего. С этой зомберской движухой одно расстройство: ни чаю-кофе выпить, ни мяса пожарить, ни супчика похлебать. Гады бешеные! Ладно, переживем — чего ж нам, кабанам?
— Странная активность — не находишь? Что они здесь забыли? Неужели им в городе рабов не хватает, — принимается размышлять вслух шериф, когда мы продолжаем свой путь, — Хотя именно покоренные фермеры обеспечат «мэдов» провизией. А может они охраняют свой зиккурат? Может мы уже совсем близко к нему?
Серб, прекрасно владеющий английским и сейчас едущий рядом, отмалчивается, но все же реагирует, пожимая широкими, крепкими плечами. Поначалу наш южнославянский мачо — в силу историко-политических причин, не слишком дружелюбно отнесся к появлению на нашем горизонте недавних врагов его небольшой страны. Но после «битвы при поселке» — признал за ними право на существование в новых мирах и теперь дышал в сторону шерифа более спокойно.
Я поступаю аналогично «братушке» и примерно так же «шевелю суставами». Кто же знает что у Вотана в голове? Сам бы с удовольствием заглянул туда. Как недавно сказал её обладатель — в обоих смыслах: прямом и переносном.
Неизвестно как обстоят дела по сторонам от нашего маршрута, но по пути следования мы еще не встретили ни одного сохранившегося поселка или деревни. Только пустые и вырезанные… И лишь изредка: частично вырезанные — частично брошенные. «Фартовые». Успевшие хотя бы малым числом «везунчиков», сбежать от орды — голодной саранчой уничтожающей все живое на своем пути: людей, собак, коров и кошек.
Однозначно, где-то здесь, в редких в данной местности лесах — должны скрываться выжившие. Но нашей целью не является их поиск и потому мы можем лишь отвлеченно порассуждать о их дальнейшей участи.
Приходим к общему выводу, что везение их относительно и конечно. Ну ладно, лето перебедуют — а что зимой делать станут? Вымерзнут и с голоду помрут. По-крайней мере большинство.
Ближе к вечеру впереди появляется очередная деревня. Уже ожидаемо пустующая.
У околицы решаем спешиться. Пройтись пора — задницы с ногами размять, да спинам расслабуху дать. Сменить форму мышечной активности.
Деревушка — совсем невеличка. Глушь. Захолустье. «Медвежий угол». Ни оживленной автомобильной трассы, ни «железки» — поблизости не проходило. В подобных обычно — только старичье свой, невеликий на радости крестьянский век и доживало. И таких на просторах нашей губернии немало было, думаю. А уж в масштабах Рассеи и не сосчитать вовек…
«Наши» американцы, пронаблюдав с десяток подобных убогих поселений — уже не округляют глаз и не лезут с глупыми вопросами о былом состоянии сельского хозяйства в нашем отечестве. Пообвыклись. А то — прямо достали поначалу. И хотя я к этим делам никаким боком, но мне было стыдно. Не то, чтобы: «за державу обидно» — фули мне теперь та держава? Но неловко как-то перед людьми — за весь этот жалкий и убогий пейзаж, в котором жил мой, недалекий в массе своей, народ. Как вон тот дважды перетрансформированный мужик. Жил — местами гордый ложными и подмененными смыслами — несчастный
Ухабистая немощеная дорога с лужами в бесчисленных ямах — сейчас относительно суха. Вдоль нее — темные от времени, ветров и дождей, рассохшиеся доски кривых заборов, местами проломленных. Серый, пыльный — ещё прошлогодний, невыкошенный бурьян. Сараюхи инвалидного вида. Деревянные, покосившиеся в разной степени, избенки. Просевшие рубероидные крыши. Кое-где выбиты окна. Совсем печально жили здешние обитатели. Ни одного кирпичного дома. Впрочем, откуда в подобном месте доходы? С картошки? Себя бы прокормить. И тишина. Ни кошки, ни курицы, ни собаки. Только густое и глухое жужжание мух.
Споткнувшись о начисто обглоданный коровий или конский мосел, за спиной злобно матерится Валерон. Вполголоса. Негромко. Почему-то в подобных местах не разговаривается в полный голос никогда.
Решаю заглянуть в один из домишек… Рядом со входом оборванная веревка для сушки белья — от кургузого забора к сеням, одним углом просевшим в землю. С опаской ставлю подошву на явно давно подгнившее крыльцо. Заходим.
Пыль и грязь. Проржавевшее ведро с погнутой ручкой валяется.
Топот тяжелых ботинок по дощатому полу. Поскрипывают половицы. Выворачивающий душу смрад. Аж глаза режет! Мертвяк в доме. И так уже все понятно. Зачем дальше сунулся? Сам не знаю… Я на секунду.
Перекрученная и затоптанная грязная половица. Жалкая скудная мебелишка. Треснувшая печь. Левая створка подвесного шкафчика раскрыта настежь. Вторая, сорванная — валяется на полу. Рассыпаные макароны и горох. Непочатая пачка соли на боку посреди усеянного мукой стола. Старая небогатая посуда не побита, как ни удивительно.
Жирные и блестящие большие мухи буквально облепили синюшные человеческие останки. Ну и черви, конечно. Белесые и мелкие.
Донельзя распухшее мертвое тело. Казалось — вот-вот, именно сейчас — ка-ак лопнет, забрызгивая все вокруг! Под телом мутная лужа.
Почему не сожрали? Да — не суть. Может лошадью или коровой голод уже утолили, может еще чем. Или командир группы из разумных поторапливал.
Или уже после кто-то из местных вернулся — да здесь и помер. Отчего? Да кто его теперь знает — может сердце не выдержало.
Следом за мной в дом сунулся кто-то еще. Заскрипел половицами. Оборачиваюсь. Эбигайл. Бледно-розовые губы подрагивают, как разрубленные дождевые червяки. Глубоко и часто задышав и этим только усугубив свое состояние — женщина выскакивает во двор. Ничего — проблюется. Надеюсь — кишки не выблюет. Иду следом. Я тоже не извращенец.
На какой предмет вообще вырезали деревеньку? Вопрос на который ответа не будет уже никогда…
И вообще, увиденное что-то очень уж придавило… даже самому странно. Хотя за последнее время еще и не такое повидать довелось.
Лошади, как пропеллерами гиперактивно машут хвостами, отгоняя мух. Неподалеку от калитки на дорожке замечаю некрупный собачий череп.
Все бурьяном в пояс вышиной зарастет вскоре. Уже к середине лета. Дичает планета. Города и окружающие их ближайшие пространства еще будут возделываться, а вдали от них воцарятся тишина и запустение.