Затмение
Шрифт:
Прибытие Толли всё изменило. Теоретически присутствие в доме мужчины, причем крепкого и сильного мужчины, должно было поддерживать закон и порядок. Но это освободило завсегдатаев пивнушки от неписанного правила присматривать за безопасностью вдовы. К тому же у деревенских была хорошая память, и Трегирлса они вспоминали без удовольствия и теплых чувств.
Позже никто уже не мог вспомнить, с чего началась заварушка, но на самом деле зачинщиком был Джуд Пэйнтер. Под влиянием Сэма и его учения методизм Джуда, многие годы дремавший, внезапно снова запылал, и хотя Джуд никогда
Беда с Джудом была в том, что он считал своим долгом щедро поделиться новыми знаниями, и его голос в толпе всегда звучал громче всех, а потому его слова невозможно было проигнорировать даже в самой шумной компании. Тем вечером, разогревшись несколькими кружками пива, сдобренного ромом, он оказался в углу с Джакой Хоблином, Сидом Бантом, Джо Нэнфаном и двумя выходцами из Сент-Агнесс, Кемпом и Коллинсом, им-то он и поведал о тех благах учения Сэма, о которых узнал накануне, по крайней мере то, что смог запомнить.
— Ну и вот, жил, значит, этот царь, незнамо сколько лет тому назад, но о нем написано в Священном Писании, чистую правду говорю. Навхуднасёр. И вот поставил он золотого истукана, огроменного, больше дома, даже больше дымохода на шахте, поставил, значит, и говорит, мол, кажный раз, как я задую в свою арфу и власяницу, в цимбалы и гуси, падите ниц и ползите, и поклоняйтесь мне во всю глотку. А ежели кто не падет ниц и не станет меня почитать, когда я задую в арфу и власяницу, в цимбалы и гуси, то хрясь! И ты уже копыта отбросил и горишь синим пламенем. Ясно? Так-то...
— Ты все слова попутал, — укоризненно произнес Кемп. — Всё перепутал. В школе нам рассказывали эту историю. Навхуднасёр! Ну надо же!
— И давно ты ходил в треклятую школу, Том? — спросил Толли, наполняя стакан. — Достаточно давно, чтобы обрюхатить дочку училки?
Он хотел лишь пошутить, но Кемп был злопамятным.
— И тогда, — напирал Джуд, обнажив два своих зуба, — тогда встали трое. Ну вот как ты, я и Джака. Стоят они, значит, и говорят: «О царь, здравия тебе навеки! Только не жди, что мы будем ползать, пока ты дудишь на арфе, власянице, цимбалах и гусях. Не будем и всё тут, ясно?»
— И там еще другая музыка была, — прервал его Кемп. — Где-то там про другую музыку. Всякую разную.
— Ну так я ж сказал! Арфа, власяница и всё остальное. Это музыка и есть, ясно тебе? Не уверен, но кажись так. Но эта музыка... — Джуд сделал большой глоток сдобренного ромом пива, и как только пенный рот оторвался от кромки стакана, продолжил рассказ: — Ну вот, и вскоре царь это услыхал... И как только услыхал...
— Да будь ты проклят, чего ты в меня плюешься? — рявкнул Коллинс и вытер лицо рукавом. — Брызги во все стороны летят, как из дырявой лейки!
— А он и говорит тем троим, будь я проклят, если помню, как их звали, говорит, мол, склонитесь или в печку брошу. Склонитесь, когда я дую в арфу, власяницу, цимбалы и гуси, а не то в печку. Пых-пых, и отбросите копыта.
— Эта история из жидовской книги, — сказал Джака. — В общем, оттудова. И мы тута вообще
— Это из Священного Писания! — напустился на него Джуд, чуть не опрокинув стакан. — Всё из Священного Писания! Это из книги Иова. Я-то знаю, потому и рассказываю. А кто говорит иное, тот просто невежда.
— Всё это Писание про жидов, — заявил Джака. — Я и в половину этих сказок не верю.
— Иисус Христос был евреем, — сказал Толли, вернувшись с новыми напитками и присоединяясь к беседе, словно никуда и не уходил. — Может, и мы все евреи, а? Ты, Том Кемп, я и вон тот мужик. Если Господь — еврей, кто захочет быть кем-то еще?
— Нет, Иисус — христианин! — проревело несколько голосов.
— Вы все просто не хотите знать правду, — сказал Джуд, вставая и осушая стакан. — Не хотите вы знать слово правды из Священного Писания, а я говорю, говорю вам, и Евангелие, и все говорят, что Иисус Христос был из Корнуолла, и попробуйте только поспорить!
Отовсюду донесся хохот, а когда Джуд хотел сесть, Коллинс дал ему пинка под зад, так что Джуд снова вскочил.
— Да пусть его! Пусть говорит! — проорал Кемп. — А я говорю, что это бред!
— Конечно, он был из Корнуолла! — рявкнул Джуд, его лысина блестела от пота. — Из Сент-Остелла, это уж точно, помяните мое слово. В Вефиле родился, рядом с Сент-Остеллом. Помяните мое слово! Всё это тута случилось. И проповедь на горе. Всё туточки, недалече от еврейского рынка. А жил он в Сент-Обине или где-то поблизости, в холмах. Но в давние времена всё было по-другому! Совсем по-другому!
— Ну да, ври больше, — хмыкнул Коллинс. — Вот же жук навозный. Да ты свою жопу от башки не отличишь! Вот если б...
— Джуд! — заржал Кемп. — Джуд! Вот же верное для тебя имечко! Интересно, и как это тебя назвали Джудом? Наверное, это сокращенное от Иуды? — и он покатился со смеху. — Иуда Пэйнтер. Как тебе? Иуда Пэйнтер.
Чисто случайно, хотя выглядело это намеренным, Джуд со звоном опустил стакан прямо на голову Кемпа, а когда разворачивался, то локтем задел кружку с пивом Джо Нэнфана и опрокинул ее на колени Коллинса. Потом он рухнул на Джаку Хоблина, опрокинув и его стакан. В потоке разлитого пива и сожалений Джака встал и треснул Джуда, и через мгновение тот уже исчез под топчущими его ногами. Началась драка. Том Кемп, припомнив давно тлевшую неприязнь к Толли, к которой добавилось оскорбление, когда тот обозвал его евреем, плеснул остатки пива Толли в лицо.
Джака врезал Кемпу по морде, и начался ад, словно вырвалась на поверхность дремавшая весь вечер ярость.
Через пятнадцать минут половина пивнушки была разгромлена, а когда наконец большая часть драчунов оказалась на улице, свара продолжилась, и к утру человек двенадцать или четырнадцать по-прежнему валялись на дороге или в канаве у пивнушки — во сне или в пьяном полузабытьи, некоторые наполовину голые, некоторые — в луже собственной блевотины. Только к полудню последний пропойца поднялся и поковылял прочь. Джуд прихромал домой посреди ночи, а поутру пестовал разбитый нос и глубокую обиду. Весь день он то и дело громко повторял, чтобы могла услышать Пруди: