Затворник
Шрифт:
"А неслаб княжий человек-то!" - подумал Пила почти восхищенно.
– Проснулся, пильщик?
– окликнул Пилу Рассветник - Давай, подниматься пора! Вепрь, дрыхло! Давай вставай тоже!
Пила опрокинулся на спину. Далеко наверху кроны деревьев краснели от восходящего солнца. Неуверенно перекликались первые одинокие лесные пташки. Прозвенел над ухом, прощекотал висок и вдруг резко впился нахальный комар. Хлопок - и собственная оплеуха словно окончательно отогнала Парню сон. Пила поднялся.
Подошел откуда-то Клинок
– Эй, Клинок! Коршун тратит без пользы воду, которую ты принес!
– крикнул Вепрь - Вернись и расскажи ему, как такого кобеля в городе Хворостов мастер Сыч прогоняет из двора пинками!
– Не визгай, свинюха лесная!
– ответил Коршун, продолжая умываться - С Клинком я, конечно, не свяжусь, а вот такие, как ты, моськи унаякские у меня в Стреженске под крыльцом ночуют!
– Тебе следует благодарить Небо, что оно послало мне крепкий сон.
– сказал Вепрь - Мне лень вставать и показывать тебе, кто в этом лесу вепрь, а кто толстая свинья из боярского рода! Брат-Рассветник! Если ты ударишь о его плешь, то может наступить порядок!
– Воды по-новой принесешь потом, Коршун!
– сказал Рассветник.
Коршун окатил себе темя остатками воды, подхватил котелок и резвенько побежал вприпрыжку вслед за Клинком.
– Вепрь, а Вепрь.
– осторожно обратился Пила.
– Чего тебе, горожанин?
– А почему он сказал, что с Клинком не связался бы?
– Это потому, что у Клинка очень тяжелая рука.
– Тяжелее, чем у Коршуна, что ли? Тот деревья кулаками расшибает, а Клинок что, с корнями, их выдергивает?
– удивился Пила. Клинок был низкорослый и вполне заурядного размаха в плечах, большим силачом он совсем не выглядел.
– Так это или нет, я не знаю. Но такой тяжелой руки как у Клинка, нет у Коршуна. Когда он был гражданином Стреженска, то был известен в этом городе как борьбы и кулачного боя, а потом в городе Хворостов мастер Сыч так натаскал его, что Клинка теперь самого можно перековать на очень много маленьких клинков.
Скоро горели в костре дрова, собранные Клинком, варился в котелке завтрак. Скоро он уже был съеден, и после недолгих сборов двинулась дальше четверка всадников, ведомая своим невольным проводником. Пила по старой памяти расположился на крупе кошунова жеребца.
Ехали не так уж медленно, но и не так скоро, как вчера. Лесная дорожка петляла мимо кустов и ельников, поднималась на гривки и опускалась в овраги. Едва выехали на место поровнее, Коршуну заскучалось и вздумалось спеть. Запел он сначала о Стреженске, о том какой это богатый, красивый и удивительный всему свету город, как весело и шумно живут там люди. Какие пиры
Потом затянул песню о старых временах, о деяниях князя Гнева. О том как Гнев объединил ратайские полки с войском хвалынского калифа, своего неприятеля. Тогда ратаи и хвалынцы вместе бились против лютого общего врага - кровожадных разбойников-буйракцев с блуждающего по Синему Морю острова Гуляй-берег. Песню наподобии этой Пила слышал и раньше, пели ее в Новой Дубраве, но пели иначе, и Пила до сих пор сомневался, правду ли говорилось в ней, и правда ли есть в море остров-кочевник, да и само Синее Море - соленая вода без берегов - не выдумка ли?
Коршун все тянул и тянул, а после шестого припева к нему присоединился Вепрь. А когда закончили эту песню, то Вепрь запел другую один, запел на языке, чуть похожим на бенахский. Пила не понял в его песне ничего, кроме изредка встречавшихся ратайских слов, видимо имен, но слышал в голосе Вепря не то боль, не то сожаление. Казалось Пиле, что речь идет тоже о временах каких-то давних, о чем-то то ли погибшем безвозвратно, то ли просто ушедшем в свой черед. А может просто собственная близкая беда навела на парня тоску...
Доведя до конца одну песню, Вепрь начал следующую, потом еще и еще. Пел он хоть и непонятно, но хорошо, не в пример лучше Коршуна - хоть заслушайся. И когда он замолчал, а солнце к тому времени перекатилось уже за полдень, то долго ехали в молчании. Пила задумался о своем, и на других, кажется, тоже нашли какие-то свои размышления. Наконец Рассветник поровнял своего коня с конем Коршуна, на крупе у которого по-прежнему сидел Пила, и спросил:
– Послушай-ка, Пила. Твой брат, когда уезжал, надел на голову что-нибудь?
– Нет, так поехал, а что?
– Когда его увидишь, он обязательно будет с покрытой головой, или лоб чем-нибудь перевяжет.
– Почему?
– спросил Пила.
– Будет прятать знак. Злыдень, когда перепрыгивает из человека в человека, оставляет знак у обоих на лбу. Видел ты у мертвого на лбу пятно?
– Как от огня?
– Да.
– Видел. Только когда он к нам приезжал, то там все чисто было.
– Он заживает со временем, и у этого наверно уже зажил. Значит, злыдень ходил в его теле долго.
– А человек, в которого злыдень вселится, его нельзя как-нибудь спасти?
– спросил Пила.
– Этого мы не знаем наверняка, и даже наш учитель не знает. Но еще никто из захваченных злыднем, не оставался в живых. Когда тот из человека выходит, то человек просто падает замертво, и все. Так же и ваш гость - упал и умер, когда злыдень из него выпрыгнул в твоего брата.
– Да точно ли еще, что с Краюхой так и случилось, как вы говорите?
Рассветник сурово посмотрел на парня, но сказал по-прежнему спокойно: