Шрифт:
Жан-Поль Сартр
Затворники Альтоны
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
ЛЕНИ
ИОГАННА
ВЕРНЕР
ОТЕЦ
ФРАНЦ
АМЕРИКАНЕЦ
ЖЕНЩИНА
ЛЕЙТЕНАНТ КЛАГ, СС
ФЕЛЬДФЕБЕЛЬ
ЭСЭСОВЦЫ
Мне казалось, я выдумал имя Герлаха.
Гельмут фон Герлах посвятил свою жизнь борьбе за мирное сосуществование Франции и Германии, за мир.
В 1933 году он возглавил высланных немцев; его имущество, а также имущество его семьи было конфисковано. Он умер в ссылке двумя годами позже, отдав последние силы помощи своим соотечественникам-эмигрантам.
Слишком поздно менять имена моим персонажам, но я прошу его друзей и близких принять мои извинения и сожаления.
АКТ ПЕРВЫЙ
Просторная гостиная заставлена претенциозной и безвкусной мебелью в стиле прошлого века Германии. Внутренняя лестница, ведущая наверх, кончается небольшой площадкой, куда выходит запертая дверь. Направо — двустворчатая стеклянная дверь в густо заросший парк; свет, пробивающийся сквозь листву, окрашивает комнату в зеленоватые тона. На стене — три огромные фотографии Франца, и на каждой из них, в правом углу внизу, — черная траурная лента.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Лени, Вернер, Иоганна.
Лени стоит, Вернер сидит в кресле, Иоганна сидит на кушетке. Все молчат. После короткой паузы массивные готические часы бьют три раза. Вернер поспешно встает.
Лени (смеется). Смирно! (Пауза.) И это в тридцать три года!
(Раздраженно.) Да садись же ты!
Иоганна. Почему? Разве уже пора?
Лени. Пора? Будем ждать, вот и все.
Вернер пожимает плечами.
Мы будем ждать, ты это отлично знаешь.
Иоганна. Откуда ему знать?
Лени. Так у нас заведено. Перед каждым семейным советом...
Иоганна. И как часто они бывают?
Лени. Когда-то они были нашими праздниками...
Иоганна. Каждый по-своему празднует. И что же?
Лени (продолжает). Вернер приходил слишком рано, а старый Гинденбург запаздывал.
Вернер (Иоганне). Не верь ей. Отец всегда был по-военному точен.
Лени.
Иоганна. А зачем такие сложности?
Лени. Чтобы у нас было время набраться страху.
Иоганна. И на верфи?
Лени. Шеф является последним.
Иоганна (поражена). Что? Кто это сказал? (Смеется.) Кто придает этому значение?
Лени. Пятьдесят лет своей жизни старый Гинденбург думал, что это имеет значение.
Иоганна. Возможно, тогда, но теперь...
Лени. Теперь он уже ни во что не верит. (Пауза.) И все же опоздает на десять минут. Убеждения меняются, а привычки остаются: наш бедный отец приобрел свои привычки еще при Бисмарке. (Вернеру.) Помнишь, как мы его ждали? (Иоганне, указывая на Вернера.) Он дрожал и спрашивал — кого же накажут!
Вeрнер. Будто ты не дрожала, Лени?
Лени (сухо, с усмешкой). Я? Я умирала со страху, но говорила себе: он за все заплатит.
Иоганна (с иронией). И заплатил?
Лени (улыбаясь, но очень жестко). Платит. (Оборачиваясь к Вернеру.) Так кого же накажут, Вернер? Кто из нас двоих будет наказан? О, мы впали в детство. (Неожиданно резко.) Ненавижу, когда жертвы уважают своих палачей.
Иоганна. Вернер не жертва.
Лени. Взгляните на него.
Иоганна (указывая на зеркало). Взгляните на себя.
Лени (удивленная). На себя?
Иоганна. Уж не такая вы храбрая! И вы много говорите.
Лени. Для того чтобы вас развлечь. Отец давно не внушает мне страха. Да, и на этот раз мы знаем, что он нам скажет.
Вернер. Не могу себе представить.
Лени. Не представляешь? Фарисей, святоша, закрываешь глаза на все, что тебе не по душе! (Иоганне.) Старый Гинденбург скоро околеет, Иоганна. Разве вы не знали?
Иоганна. Нет, знала.
Вернер. Ложь! (Задрожав от возмущения.) Я тебе говорю, что это ложь.
Лени. Не дрожи так. (С внезапной яростью.) Да, околеет, да, околеет! Как собака! И ты был предупрежден: конечно, был, раз все рассказал Иоганне.
Иоганна. Ошибаетесь, Лени.
Лени. Полно! У него нет от вас секретов.
Иоганна. Очевидно, есть.
Лени. Тогда кто же вам сообщил?
Иоганна. Вы.
Лени (в изумлении). Я?