Завербованная смерть
Шрифт:
Впрочем, был и другой, более привлекательный путь времяпрепровождения. И Александр, уповая на свои профессиональные качества, не колеблясь ступил на него.
– А Жозеффи-то ваш молодец, – запанибратски начал Оршанский, расправившись наконец со своим нехитрым скарбом и бочком протискиваясь к своему месту у иллюминатора. – Надо отдать ему должное. Если бы не он, таможенники бы нас могли еще не один час терроризировать. Хорошо сработал ваш кудесник.
Ничего. Ни один мускул не дрогнул на лице попутчика.
– Александр. Александр Оршанский, – журналист вежливо попытался
«Ну и фиг с тобой. – Александр презрительно фыркнул, четко разъяснив попутчику свое отношение к такому способу общения. – Муфлон. Хоть бы из вежливости назвал свое имя. Ладно, будем специализироваться на перистых».
Самолет меж тем резко взял с места, загрохотал шасси по бетонным стыкам взлетной полосы и через минуту, дернувшись, оторвался от грешной, резко взяв курс на небеса. За прозрачным пластиком медленно проплывали строения Шереметьева-2, уменьшаясь в размерах, и спустя еще какое-то время лайнер завалился на правый борт, ложась на курс к средиземноморскому островному раю.
Оршанский освободился от ремней безопасности, потянул на себя рычажок, и его кресло мягко подалось назад. Тупо пялиться в пейзажи облаков не было сил, и Александр смежил веки. Возможно, сегодня, после почти бессонной ночи, ему повезет и остаток тоскливого полета пройдет в спасительном сне.
– Прохладительные и горячительные напитки, – мягко проворковал в проходе угодливый голос бортпроводницы.
– Если можно, стаканчик нарзана, – откликнулся журналист на вежливый призыв. – Водка, знаете ли, в полете плохо действует на вестибулярный аппарат, – пошутил он, принимая из рук стюардессы пузырящуюся жидкость.
– Бутылку, – услышал Александр тихий баритон попутчика, который продолжал сидеть все с той же непроницаемой миной. – Водки. – Мужчина немногословно отверг предложенный бортпроводницей нарзан, добавив: – Два стакана и что-нибудь на закуску.
– Горячий завтрак у нас будет только через полтора часа, – немного растерялась стюардесса, профессионально соображая, как угодить клиенту.
Клиент, впрочем, оказался непривередлив. Приняв из рук служащей посуду и бутылку «Столичной», он наклонился над тележкой воздушной феи, выхватил несколько пакетиков с солеными орешками и печеньем и кивком головы отправил удивленную девушку дальше по проходу. Затем попутчик, огорошивший своим поведением не только бортпроводницу, но и Оршанского, откинул столик, выковырял из-под своего кресла небольшой потертый саквояж, извлек оттуда пахнущий аппетитными соблазнами сверток и повернулся к Александру:
– К сожалению, но из горячего могу предложить только еще теплую курицу-гриль. – Он по-хозяйски повернул заглушку, опуская перед изумленным журналистом
От гипноза Оршанский оправился только тогда, когда сорокаградусная жидкость защипала горло.
– Держи. – Фамильярно перейдя на «ты», клоун разломал на две половинки коричневого цыпленка, извлек из саквояжа стопку салфеток и положил их перед Александром. – Барышня! – громко позвал он не успевшую отойти далеко стюардессу. – Пожалуйста, организуйте нам с товарищем соли, – попросил он, перекладывая на столик Александра краснобокие помидоры и пупырышчатые огурчики. – Ну, пресса, давай-ка повторим, пока этот куряк окончательно не околел. – Он снова наполнил стаканы, и на сей раз Александр с готовностью поддержал своего соседа по креслу. – А ты небось за начальство меня принял? – спросил Игорь Вениаминович, разделавшись со своей порцией спиртного и звонко захрумкав огурцом. – Ну, было такое?
– Признаться, в какой-то момент – было, – согласно кивнул головой Оршанский, – уж больно вы напоминали самодовольного надутого индюка.
– Так они такие и есть, – выказал свое отношение к начальству старый клоун. – Только тебе, как журналисту, положено бы знать, что бюрократы эти, даже самого мелкого пошиба, – уточнил он, – с пролетариатом на одном гектаре, извини, нужду не сядут справить, не то чтобы в одном салоне лететь. Спасибо, милочка. – Игорь Вениаминович принял соль из холеных ручек бортпроводницы и снова обернулся к Александру: – К твоей даме это не относится.
– К какой моей даме?
– К Изольде, – просветил Оршанского наблюдательный клоун. – Она не в счет, вольдемаровская пассия. А так – будь моя воля, располовинил бы самолет, как вот этого цыпленка, – он помахал перед журналистским носом обглоданным окорочком, – и весь носовой салон отправил бы в свободный полет.
– Даже невзирая на то, что там сидит безвинная девушка? – Как и Хруцкий, Александр слегка захмелел и болтал в охотку, пытаясь заручиться расположением этого человека. Старый клоун – это не юная и наивная выпускница училища, исполняющая скромную обязанность бревна под бензопилой. У таких зубров обычно вся труппа под колпаком. И далеко не одного российского цирка.
– Твоя Изольда – обычная молоденькая дурочка, – медленно проговорил Игорь Вениаминович, сосредоточенно разливая водку по стаканам, – влюбленная в своего патрона только за то, что он дал ей работу. И зубки у нее пока еще молочные. Но, как говорится, с кем поведешься… Будь уверен, корреспондент, через пару лет эта милашка одним взмахом своих прелестных челюстей перегрызет тебе не то что глотку, а перекусит пополам. – Старый циркач посолил надкушенный помидор и слегка приподнял стаканчик. – Так что по поводу этого будущего хищника я не испытываю ни малейшего сожаления.