Завещание Аввакума
Шрифт:
Стратилатовские ребята очень на меня осерчали! Принялся я бегать по всей державе, и везде они меня находили. Клятву даже дали, что не успокоятся, пока не убьют. Два раза я просто чудом, Божьей волей спасся. Вижу — плохо мое дело, не отстанут они от меня, надо далеко ноги уносить. Махнул в Ригу, оттуда тайком в трюме — в Роттердам, затем в Портсмут, а из него уж в самый Бостон.
— А ковбойцем как стал?
— С голодухи да от скуки. Пожил я в больших городах — Новом Йорке, Цинциннати, язык выучил, кой-какую работу нашел. Жил аж на восьмом этаже! А вокруг меня все американцы только про Запад и говорят — какие там земли, стада, золотые да серебряные руды. Я и подался.
Жизнь
— Прямо как наши дворяне, — усмехнулся было Ничепоруков, но тут же осекся, вспомнив происхождение сидящего рядом начальства.
— Дворяне делают все очень долго: секунданты, условия, попытки примирения… А там кота за хвост не тянут: вышли на улицу, отсчитали шагов двадцать, и можно начинать. Правило только одно: противники должны быть оба готовы к бою, нельзя стрелять без предупреждения, иначе ты преступник, и тебя могут тогда повесить. А ежели ты убил кого-то в честном бою, тогда ты уважаемый член общества, способный за себя постоять.
Полицейские дружно хмыкнули — для российской Немезиды подобное было средневековой дикостью.
— И ты вот так сразу заделался знаменитым стрелком? — продолжал донимать рогожца Алексей.
— У меня обнаружился талант, — безо всякой иронии ответил Буффало. — Там ведь как: или ты убиваешь, или тебя, причем цена твоя выясняется очень быстро. У меня же оказались вроде как врожденные способности, да еще в Москве попался знатный учитель, начальник стратилатовой охраны. Мощный был дядька! Из старых кавказцев, двадцать лет в команде охотников Гребенского войска провоевал, у черта из задницы живой выходил! Он меня за те три месяца, что я московского «короля» караулил, успел немного натаскать. Самые важные вещи я именно от него и узнал.
Обыкновенно стрелки делятся на тех, кто быстро выхватывает оружие, и тех, кто метко стреляет. Каждый под себя всегда и выбирает расстояние на поединке — ближе или дальше. Самые талантливые — они довольно редки — одинаково и быстрые, и меткие. Ну и совсем исключения, наиредчайшие, это те, кто при таких способностях да еще не боится смерти. Эти люди есть самые опасные.
— Ты, что же, совсем ее не боишься? — недоверчиво спросил Лыков, сам будучи далеко не робкого десятка.
— Как-то так получается… — нимало не рисуясь, пожал плечами Буффало. — Все там будем, раньше или позже. А я один на свете, ничего меня особенно и не держит. Я не прочь, конечно, пожить подольше, но, по большому счету…
Так вот. Знаменитым я стал уже на второй день по приезде в Додж-сити. Иду по улице, на ляжке висит кавалерийский «Писмейкер» с вулканитовой рукояткой, на голове шляпа-стессон, все как у людей. Вдруг возле салуна (это у них так трактиры называются) меня крайне невежливо толкает какой-то наглец и смотрит дерзко, с вызовом. А у меня у самого гонору тогда на троих хватало… На поединках я еще ни разу не дрался, но знакомые ковбойцы были, неписаные законы я знал и в душе был уже готов и даже желал себя попробовать. Ну, осердился я на этого нахала, указываю
Что тут началось! Вся толпа на улице вмиг разбежалась, но недалеко, высовываются из-за углов, из окон, столпились на балконах — целый театр. Смотрят на меня с сожалением, а этот ферт скалится, кланяется направо-налево, паясничает, словно он меня уже победил. Я спокойно стою, но наглость его хочу наказать. Ну, и наказал… Оружие он дернул даже раньше меня, но ствол его только еще из кобуры выходил, а я уж ему пулю вогнал точно промеж глаз. Только ногами засучил… Восторг толпы был полный! У них поединки — любимое зрелище, все разговоры в обществе только о том, кто, кого и как застрелил. Обсуждают достоинства и недостатки бойцов, заключают сделки; есть любимцы и отщепенцы. А я еще, оказывается, шлепнул лучшего стрелка всего графства, а то и штата, знаменитого Джорджа Кастиго. Он там к этому времени уже всех достал. С утра отправлялся шляться по городу и приставал к прохожим, кто с оружием, задирал их, вызывал и убивал, если они не трусили. Застрелил девятнадцать человек! Все его ненавидели и боялись, и ничего не могли сделать — очень уж сильный был стрелок. Дважды население нанимало за деньги ковбойцев, чтобы прикончить Кастигу, и оба раза он валил наемников… Словом, я сразу стал в Додж-сити героем.
— А почему «Буффало»?
— Это у них популярное прозвище. Был Буффало Билл, потом Орлеанский Буффало, я назывался Буффало Теодор. Кулаки у меня всегда были здоровые, и я иногда, из жалости, давал обидчику по-русски в морду, вместо того чтобы по-американски его убивать. Там же любой сопляк, как только впервые нацепит кобуру, сразу норовит тебя вызвать, думает, что он очень быстрый… У известных стрелков, таких, каким был я, на Западе очень опасная жизнь — постоянно приходится доказывать, что ты не случайно стал знаменит. Лезут и лезут самонадеянные дураки со всей Америки, и тебе, хочешь не хочешь, приходится с ними драться. А на иного смотреть жалко, совсем малец еще, а туда же. Как такого убивать? Ну и задвинешь ему как следует. Летит через весь салун, кувыркается… Поэтому и Буффало.
— Но ты все-таки вернулся в Россию. Не в того попал?
— Угу. Опасно в Америке чем-то выделяться, завистников много появляется. Особенно если ты стрелок. Стал я там многих раздражать, хотя ничего плохого им не делал. Сначала натравили на меня местного маршала, то есть частного пристава, но тот разобрался, и меня отпустили. Тогда эти ребята подготовились получше, и на второй раз у них получилось. Приехал в отпуск молодой парень из местных, тоже знаменитый, лучший стрелок агентства Пинкертона. Его и обработали: наврали, что я — скрывшийся член банды Рино, придумали улики, нашли свидетелей, словом, сделали все по-умному. Парень и заявился прямо в салун меня брать, при толпе народа. Гордый собою… А поскольку он был действительно очень хорош, и слава моя его подзуживала, то все так и получилось.
— Застрелил?
— А что мне оставалось делать? Он не хотел меня арестовывать на самом деле, он хотел меня убить, чтобы доказать, что он — лучший стрелок! Ему едва это не удалось, но я снова оказался чуть-чуть быстрее. Но после случившегося уже нельзя было оставаться в Америке. Если ты там кого убил, пусть даже маршала — просто переехал в другой штат и живи себе спокойно. Полиция у них ничего не может и не хочет, а половина маршалов — сами бандиты будь здоров. Но «пинкертоны» — это другое дело! Они тебя будут искать по всей стране и достанут хоть из-под земли, они в Штатах — настоящая полиция, и границ для них нет. Поэтому мне пришлось бежать сначала в Мексику, а потом и вообще с континента. Так до Москвы и добежал.