Завещание барона Врангеля
Шрифт:
Смоленский губернатор приласкал гостя, намекнув, между прочим, подполковнику на генеральские эполеты как награду за содействие в важном деле, ибо уже не сомневался в благосклонности к себе судьбы. В то же время губернатор почувствовал, что крепкая рука из столицы дает ему понять, что отныне судьба добычи Бонапарта будет решаться не в Смоленске, а в канцелярии его величества. Посему Хмельницкий приказал вяземскому исправнику следить за Четвериковым каждодневно…
Тем временем в Смоленске произошла встреча, предопределившая исход дальнейших событий.
После заутрени из Успенского собора повалил народ… Юродивый появился
— Мир тебе, божий человек! — Сдавленное толстыми каменными стенами эхо глухо повторило слова Куперена. — Мне отмщение, и аз воздам. — Француз произнес известное присловье юродивого, которое тот употреблял всякий раз, когда поминал Хмельницкого.
Маркевич — так звали юродивого в миру — остановился и обернулся на голос. Он молчал, но в глазах его Куперен прочитал недоумение и любопытство.
— Ты кто? — Теперь в них мелькнул огонек тревоги.
— Не волнуйтесь, Филипп Степанович, я тот, в ком найдете вы себе верного друга против злейшего вашего врага.
— Врага? — Юродивый насторожился сильнее прежнего. — У меня нет врагов! Мои враги — враги Господина моего. — Лицо его исказила недобрая усмешка. — Видишь свет? — Он показал рукой на пространство за башней. Куперен не увидел там ничего, кроме снежного поля, перерезанного санной колеей. Маркевич сделал шаг вперед… — То божья десница. Ступай за мной! Всяк, идущий мне вослед, примет причастие Отца моего.
Придурь Маркевича начала раздражать полковника:
— Позвольте сказать вам, Филипп Степанович, что я прибыл сюда не за тем… то есть в иное время, но не сейчас… С минуты на минуту здесь могут появиться посторонние. Я хотел бы предупредить вас о намерениях губернатора Хмельницкого — они могут ввести в искушение многих.
Юродивый остановился, сжал в руках висевшее на груди — распятие и беззвучно зашептал что-то синеватыми губами.
— Господин Маркевич, едемте ко мне в нумер! Извозчик ждет…
В мрачной комнатенке захудалой гостиницы Куперен угостил Маркевича чаем. Обхватив чашку руками, юродивый сосредоточенно наблюдал, как чаинки медленно оседают на дно…
— Видите ли, господин Маркевич, я тут не случайно. Правда, всего на одну ночь — проездом. Иначе бы не сидел в этих убогих нумерах. А ведь я знавал когда-то вашего батюшку! Мельком, но приходилось встречаться с ним в Семлеве… Крепкий был человек, как все сельские священники в России.
Юродивый поставил блюдце с чаем на ладонь правой руки и стал дуть на него…
— Беда будет! — вдруг сказал Маркевич таким голосом, что полковник вздрогнул от неожиданности. И все же он почувствовал по тону юродивого, что тот приглашает его к разговору.
— Именно, Филипп Степанович! И я думаю так же. Ведомо ли вам, что Хмельницкий затеял нынче в Семлеве розыски Бонапартовых сокровищ?
—
— Ну уж нет! — заиростестовал Куперен. — А знаете ли вы, сударь, что Хмельницкий собирается поднять со дна озера крест, стоявший некогда на колокольне Ивана Великого?
Юродивый поднял глаза на собеседника:
— Тебе что за корысть в его грехах? — Лицо Маркевича напряглось, нос его заострился. — Сей крест — кара нам! — Он вперил в Куперена проницательный и одновременно безумный взгляд. — Грех огромный лежит на тех, кто впустил ворога в святой град!
— Вижу, Филипп Степанович, стесняетесь вы говорить со мной откровенно, а зря. Буду краток, потому что не имею времени и далее ходить вокруг да около. Ваши мысли о греховности тех, кто пустил французов в Москву, мне понятны, но все же вернемся к нашему предмету… Хмельницкий ищет в болоте то, чего там никогда не было!
Маркевич запустил пятерню в бороду и поджал губы.
«Ага, проняло-таки!» — подумал Куперен и продолжал:
— Считайте, Филипп Степанович, залогом правды мою откровенность. Случай помог мне узнать, за что вы невзлюбили Хмельницкого… Плотоугодие и женолюбие не самые страшные грехи губернатора. Гораздо важнее его потворствование расколу, чему вы как истый верующий сопротивлялись всеми возможными средствами. Ведь Хмельницкий не единожды сажал вас за публичное охаивание его в кутузку. Поверьте, наконец, я также хочу доставить губернатору неприятности. Не будем выяснять причины того. Креста в болоте нет, а посему Хмельницкий тратит впустую казенные деньги. Вы знаете его характер: он не отступит. Вот случай, Филипп Степанович, оправдаться вашему пророчеству: «Мне отмщение, и аз воздам».
Видя, что юродивый по-прежнему не доверяет ему, Куперен прибегнул к последнему средству:
— Ну, хорошо! В таком случае извольте… — И полковник на глазах у Маркевича распорол подкладку своего сюртука. — Письмо это стоило когда-то миллион… К сожалению, в свое время оно не попало по назначению. Прочтите! Вы — последний, кому выпала такая честь.
Тонкими восковыми пальцами юродивый взял из рук полковника листок пожелтевший бумаги с остатками бечевы и следами осыпавшейся от времени печати. Он склонился над слабым огнем дешевой свечи… Прочитав письмо до конца, Маркевич долго изучал крупную размашистую подпись. Потом выжидательно посмотрел на Куперена.
— Да, сударь, это рука Бонапарта! Будем считать, что я прибыл к вам с того света.
— Отчего не сам? — спросил юродивый после затяжного молчания.
— К тому есть причины, Филипп Степанович. Мое положение…
— Ты француз, — скорее утвердительно, чем вопросительно, сказал юродивый.
— Какая вам разница, сударь! Важно другое: намерения наши относительно губернатора совпадают.
— Ну как не по плечу?
На висках у полковника вздулись синие жилки.
— Не узнаю вас, Филипп Степанович! Тот ли передо мной человек, что пророчествовал Хмельницкому судный день? Вот вам случай доказать торжество справедливости. Насколько мне известно, преподобный Серафим в бытность свою епископом Смоленским общался с вашим батюшкой… Да и про вас он много наслышан. Уж кому, как не ему, открыть царю глаза на истинную судьбу креста! Епархиальному начальству в Москве легко найти в архивах документы, подтверждающие правильность изложенных в письме сведений…