Завещание Инки
Шрифт:
— Бог мой, вы родились в Майнце, то есть в Могонтиаке, как его называли в древности, в городе, основанном Друзом! [22] Как это замечательно! — возликовал ученый, не обратив никакого внимания на иронию, заключенную в словах своего земляка. — Но что привело вас в Северную Америку?
— Страсть к приключениям.
— А в Южную?
Хаммер секунду помедлил с ответом. Отсвет какого-то тяжелого воспоминания промелькнул в его глазах, и он сказал со сдержанной грустью:
22
Имеется в виду Клавдий
— Меня привело в эту страну одно обстоятельство, о котором мне сейчас не хотелось бы распространяться.
Сеньор Салидо понял, что опять возникла необходимость вмешаться в разговор двух немцев. Он знал, что доктор Моргенштерн сейчас может произнести что-нибудь, причиняющее боль его собеседнику, потому что уже давно заметил, что любознательность доктора Моргенштерна, к сожалению, довольно часто заставляла его изменять некоторым правилам вежливости и деликатности, обязательным для всякого воспитанного человека,
— Дорогой сеньор Хаммер, а вы знаете, мы довольно долго разыскивали вас, — переменил он своим вмешательством тему разговора, — но безуспешно, из чего я сделал вывод, что вы остановились не в отеле. Я угадал?
— Я и мои товарищи остановились у своих друзей, — ответил ему Отец-Ягуар.
— И сколько еще времени вы пробудете в Буэнос-Айресе?
— Недолго. Я планирую в скором времени отправиться в Анды.
— Входит ли в ваши намерения добраться до Лимы?
— Возможно, мы и заглянем туда, но я еще не принял окончательного решения.
— Вы знаете, сеньор Хаммер, я спрашиваю об этом отнюдь не из праздного любопытства. У меня гостит племянник из Лимы. Пришло время ему возвращаться домой. Я знаю, что вы — человек прямой, и хочу услышать от вас откровенный ответ на мою просьбу: вы можете взять с собой моего племянника?
— А сколько ему лет?
— Шестнадцать недавно исполнилось.
— Тогда ему лучше остаться при вас, он пока еще не дорос до такого путешествия.
— О, уверяю вас, сеньор Хаммер, он уже далеко не ребенок и, кстати, что касается чисто физических параметров, довольно рослый и атлетичный парень.
— Это, безусловно, хорошо его характеризует, но скажите мне, сеньор, отдаете ли вы себе отчет в том, с чем может столкнуться неопытный юноша в тех местах, где и не всякий-то взрослый мужчина не оплошает в случае чего?
— Вполне. Кстати, не поймите меня так, что я вас хочу расположить к себе с помощью своих денег, но я заявляю, что готов финансировать вашу экспедицию полностью.
— Нет-нет, никаких дополнительных субсидий нам больше не требуется. Я привык жить на собственные средства. Работал иербатеро в Гран-Чако, был гамбусино [23] в Перу, чинчильеро [24] в Андах, каскарильеро [25] в Бразилии. Мои спутники тоже люди бывалые. Поймите меня тоже: никто из нас не испугается взять на себя ответственность за юношу, но все мы привыкли рисковать не раздумывая, а присутствие в экспедиции вашего племянника, само собой разумеется, потребует от нас соблюдения осторожности.
23
Гамбусино — золотоискатель (исп.).
24
Чинчильеро — охотник на шиншилл (исп.).
25
Каскарильерро —
— Благодарю вас за такой ответ! Вы говорите как человек дальновидный и честный. Я, может быть, и повторяюсь, однако скажу еще раз: мой племянник Антон — отнюдь не маменькин сынок, как вы, наверное, предполагаете. Он отлично стреляет из ружья и неплохо держится в седле, кроме того, знает из собственного опыта, что такое Анды, дважды он уже переходил по горным тропам из Перу в Боливию. Наконец мальчик предприимчив по складу своей натуры. Да вы сами можете убедиться в том, что я нисколько не преувеличиваю, мальчик здесь. Антонио! — позвал он племянника. — Подойди, пожалуйста, к нам! Сеньор Хаммер на днях собирается отправиться в Перу…
Глаза юноши загорелись. Он действительно выглядел взрослее своих лет, хотя в миловидных чертах его лица еще не до конца исчезло нечто совсем детское. Хаммер, привыкший при знакомстве с людьми доверять не столько чужим рекомендациям, сколько собственной интуиции, почувствовал безотчетную симпатию к юноше и протянул ему руку, но заговорил с ним все же довольно строгим тоном:
— Скажите мне, молодой человек, только совершенно откровенно и, если можно, взвесив все свои возможности: хорошо ли вы представляете себе все, что может ожидать человека, путешествующего через Гран-Чако?
— О да, сеньор. — Юноша слегка запнулся, подумав о том, что от него, как от взрослого, ожидали трезвого ответа, а не мальчишеского азартного желания во что бы то ни стало попасть в экспедицию, и выпалил решительно: — Я полагаюсь на свое ружье и свой нож!
— Этот ответ мне нравится, не скрою, — сказал Хаммер. — Но скажите: а где вы научились владеть тем и другим?
Этот вопрос несколько смутил юношу, но он не стал хитрить, а, переведя дыхание, сказал все как есть:
— …Я знаю, что в Германии ребята моего возраста знают и умеют значительно больше, нежели я, и быстрее достигают своей цели, потому что много и упорно занимаются с отличными учителями и тренируются под руководством отличных тренеров. Я же пока учусь в институте искусства и промышленности, и только, потому что мне предстоит стать наследником дела моего дяди. Но отец уже нашел для меня и моего младшего брата учителя-немца, и через пару лет я начну посещать какой-нибудь университет в Германии. Стрелять из ружья и обращаться с ножом я учился сам, но вы можете проэкзаменовать меня, если пожелаете.
— Ну нет, — ответил ему Карлос Хаммер с улыбкой, — в экзаменаторы я не гожусь, а вот научить тому, что сам умею, пожалуй, могу попробовать. Тем более что мы с вами, как я понял, оба немцы.
— Сеньор, учителя лучшего, чем вы, я никогда не мог бы себе пожелать! — заявил Антон и тут же, устыдившись собственной пылкости, добавил рассудительно: — Хотя я родился и далеко от Германии, я все же считаю ее своей родиной. По-моему, верно сказано, что для немца родина везде, «где наш язык звучит и Бог поет на небесах».
Услышав, что Антон привел известную всякому немцу стихотворную строку, приват-доцент не выдержал и вмешался в разговор своих соотечественников:
— О да! Как я понимаю вас! Эта строка поэта Эрнста Морица Арндта, родившегося 26 декабря 1769 года в Шаритце-на-Рюгене и умершего 29 января 1860 года, волнует необыкновенно. А вы знаете, что стихотворение, из которого она взята, положено Генрихом Маршнером на прекрасную мелодию, сочиненную им специально для мужского хора? Кстати, в моем лице вы видите не только ученого, но, кроме всего прочего, еще и члена певческого союза города Ютербогка «Немецкая лира». Я там пою первым басом, мой диапазон — от ля-бемоль большой октавы до ля первой октавы.