Завещание ночи
Шрифт:
— Вы должны отдавать себе отчет, — продолжала она, застегивая пуговки халата, — что ни в каких иных обстоятельствах я не пошла бы на раскрытие нашего профессионального секрета людям со стороны… Но Ольга Даниловна ввела меня в курс дела, и я вынуждена отдать вам то, что хранилось в стенах нашего террариума более тридцати лет…
Она сделала паузу, выдвинула ящик стола и достала оттуда, к огромному моему изумлению, зубило и здоровенный молоток.
— Но вы должны понимать, какую ответственность берете на себя, — грозно сообщила она, помахивая зубилом. Стоявший поблизости ДД даже отодвинулся. —
Она молниеносно пересекла комнатку и распахнула дверь.
— Прошу! — приказала Надежда Яковлевна. Мы вышли в коридорчик, где она торжественно вручила инструменты Лопухину, и, сообщив, что ей нужно закрыть террариум, дематериализовалась.
— Крутая тетка, — сказал я, когда она скрылась из глаз. — По-моему, ей и змей-то никаких не надо…
Дмитрий Дмитриевич рассеянно смотрел на орудия труда, неожиданно оказавшиеся в его руках. Сочетание костюма, молотка и зубила делало его неотразимым и загадочным.
— Боюсь я, ребята, — сообщил он молотку и зубилу — на нас с Наташей он даже не взглянул. — Столько лет эта штуковина лежала тут, под надежным прикрытием… А теперь я… то-есть мы… — он запнулся и недоговорил.
— Поздно пить боржоми, — сказал я грубовато. — Идея была целиком и полностью твоя, я вообще был против того, чтобы трогать Чашу… И сейчас против, если это тебя интересует… Но наследник — ты, тебе и было решать. Ты решил, а обратной дороги, извини, нет.
— Послушайте, — вступила в разговор Наташа, — а что, если выкинуть эту Чашу в море? Ну, куда-нибудь очень глубоко, так глубоко, что никаким водолазам не достать? Море-то огромное, этот ваш Хромец до конца времен будет искать…
— Натуля, — закричал я совершенно неожиданно для себя, — ты гений! Ты прелесть, Наташка!
В этот момент я совершенно отчетливо представил себе картину: густой туман над бескрайним утренним морем, плеск волн о борт лодки, хлопанье паруса или визг уключин, и медленно погружающаяся в непроницаемые глубины драгоценная Чаша. Выход был элементарным, и я не мог понять, почему за все тысячелетия, что прошли со дня сокрытия Грааля, никто до нас не додумался.
Наташа улыбнулась мне, совсем как раньше, больше глазами, чем губами, но в это время заговорил ДД, и наваждение рассеялось.
— Давным-давно тиран Самоса Поликрат, которому всегда баснословно везло, решил испытать свою судьбу. Он снял с руки драгоценный перстень и швырнул со скалы в море… А на следующий день его повар нашел перстень в желудке только что выловленной рыбы. Это очень страшная легенда.
Мы удивленно посмотрели на него.
— Есть вещи, отмеченные печатью рока. Нельзя пойти наперекор судьбе, древние это отлично понимали. Если бы можно было сокрыть Чашу в глубинах океана, это сделали бы еще первые Итеру. Но, во-первых, у Чаши есть своя воля, непонятная нам… и в один прекрасный день она может вернуться. Во-вторых, у Чаши обязательно должен быть хранитель — один или несколько. Есть еще и в-третьих… но это вы поймете сами.
— И все же я считаю, что это был бы лучший выход, — упрямо заявил я. — По крайней мере, это избавило бы человечество от хлопот на очень длительное время. Нас в первую очередь, — добавил я, глядя на Наташу.
— А может быть,
Ей никто не ответил, потому что в этот момент рядом с нами образовалось маленькое турбулентное завихрение, и мы вновь оказались в приятном обществе стремительной Надежды Яковлевны.
— Ну, все, — выдохнула она. — Я закрыла здание, пойдемте, молодые люди.
— В гости к кобре? — игриво спросил я. Она не ответила.
Кобра безжизненно лежала на полусгнившем куске бревна над небольшим водоемчиком, в котором полоскалась бесцветная тонкая оболочка — ее старая кожа. Вольерчик у кобры был обставлен со вкусом, и, видимо, должен был напоминать ей родные места Северной Индии, откуда она происходила. Там имелась довольно натуральная скала, упоминавшийся водоем и спутанные космы кустов и трав, обозначающих джунгли. Нас кобра приняла за очередных зевак и не сочла нужным даже рассмотреть — веки ее были опущены, словно серые защитные щитки на огневых щелях невиданной боевой машины.
— Стойте здесь, — скомандовала Пирожникова и исчезла. Объявилась она через несколько минут, отворив расположенную как раз напротив толстого обзорного стекла неприметную дверцу вольеры. Она была вооружена длинной палкой с петлей на конце и странного вида мешком, и я догадался, что кобре сейчас придется туго.
Палка стремительно опустилась, веки-щитки дрогнули, но было поздно. Кобра взмыла вверх, бешено извиваясь, описала длинную дугу и исчезла в мешке Пирожниковой. Даже не удостоив нас взглядом, Надежда Яковлевна скрылась за дверцей.
— Идите за мной, — приказала она, появившись снова, но уже без мешка и без палки. Мы пошли. Впереди шагал ДД, косивший то ли под скульптора, то ли под каменотеса, за ним шла Наташа, а я замыкал шествие, то и дело оборачиваясь и проверяя коридор.
Внутри вольеры оказалось очень душно и влажно, от воды поднимался гнилостный сладкий запах. Пирожникова в своем белом халате легко, как лань, переступила по скользким камням и остановилась перед большим, бесформенным куском скалы.
— Видите трещину? — спросила она у покорно следовавшего за ней ДД.
— Бейте в нее зубилом, там скреплено цементом, так что все очень несложно.
Бедняга ДД близоруко склонился над камнем, кое-как всунул в трещину зубило и пару раз очень удачно ударил молотком. На третий раз он попал себе по пальцам. Это было даже не смешно.
Я подошел и отобрал у него инструменты. Пирожникова неодобрительно покосилась на меня, но промолчала. «То-то», — злорадно подумал я.
Скала производила впечатление вполне натуральной. Тем не менее это все-таки были два разных камня, видимо, выдолбленные изнутри и соединенные так искусно, что я, например, не обнаружил бы шва. Но теперь, зная, что углубление на влажной поверхности, заполненное какой-то зеленой тиной, –трещина, по которой нужно долбить, я справился с работой за пять минут. Пара отлетевших цементных крошек попали мне в глаз, и, пока я вынимал их, Пирожникова вместе с ДД оттащили одну половинку камня от другой. Раскрылся черный сырой провал, в глубине которого лежал какой-то обернутый в целлофан предмет.