Завещание Петра
Шрифт:
Москва. 29 марта 1999 года. 22.22.
Прощаясь с Ларькиным в метро, Борисов сказал:
— Ручка-то, наверное, бо-бо? Полечи дома.
—Да что мне сделается? —Ларькин сжал свою огромную ладонь. На ней видна была небольшая опухоль.
— Всё равно, вы мне нужны в полном здравии, —упорствовал отец-командир, — Ты врач, так что исцелись сам. Магнезию приложи, помогает. Да что я тебя учу? Короче, бюллетенить не дам.
— Это смешно, какие проблемы. Даже если бы что-то серьезное — всё-таки левая рука не правая.
—Да, —только и сказал сочувственно Борисов, но
Вообще, всем членам этой команды была присуща эдакая стервозность в общении —в разной степени, конечно. Причина, видимо, была в том, что специфика работы вынуждала их всех время от времени отбрехиваться от подковырок коллег из других отделов ФСБ.
Как-то после одного из совещаний Виталия остановил бывший сослуживец из отдела по борьбе с организованной преступностью ехидный майор Прокопенко. Придерживая капитана за руку, он озабоченно спросил:
— Слушай, Ларькин, вы занимаетесь только тем, что начальство прикажет, или на сигналы с мест тоже реагируете?
— По разному... А что такое?
Глаза у Прокопенко были серьезными, взгляд его изучал лицо Ларькина, оценивая его степень заинтересованности.
—Слушай сигнал. У одной моей знакомой есть сосед, скажу сразу, непьющий. Но слышит голоса из космоса. По крайней мере, он так говорит. Как раз по вашему профилю.
— А что за голоса? — Виталий внимательно смотрел на собеседника, его лицо оставалось спокойным и задумчивым. — Предсказания, инструкции или просто так общаются?
—Скорее указания или предостережения. Майор Прокопенко немного помолчал, словно вспоминая, а потом с увлечением продолжал: — Да тебе надо с ним лично поговорить. Он даже иногда меняется с ними сознанием, точнее, они в него вселяются...
Ларькин слушал его, становясь все более задумчивым, но на самом интересном месте рассказа вдруг проговорил вслух:
— Синдром Кандинского — Клерамбо.
— Что? — Майор слегка опешил, а Ларькин повторил уже решительно:
— Галлюцинаторно-параноидный синдром Кандинского — Клерамбо. Нет, Григорий Тарасович, это не к нам. Районный психиатр вполне справится.
— Ну-у, — с деланной обидой протянул Прокопенко. — Я помочь хотел, по-товарищески...
—Спасибо, Григорий Тарасович, —задушевно отвечал капитан. — Без товарищеской взаимопомощи никак нельзя. А знакомую свою предупредите, чтоб была осторожнее. Такие контактёры бывают агрессивными.
— Вот змей, —рассмеявшись; сказал Прокопенко, — и пижон.
Если говорить о животных, то Борисов скорее сравнил бы Ларькина с другим зверем. В любой отдельно взятый момент своей жизни, чем бы он ни занимался, и в любом состоянии капитан был похож на медведя. Сейчас, стоя на платформе станции метро и немного смущенно улыбаясь, Ларькин был похож на смущенно улыбающегося сказочного медведя. К тому же он частенько разыгрывал из себя этакого увальня и солдафона, успешно маскируя за шварценеггеровской мускулатурой огромную эрудицию и проницательный ум.
Майор тоже усмехнулся, но как-то невесело. Семейная жизнь ни у кого из грасовцев пока (или, в случае с майором, уже) не сложилась. «Вот уж где, б..., аномалия», — в сердцах выругался Борисов. Но если молодые чекисты гусарили, не испытывая никакого дискомфорта от своего холостяцкого положения, то для пожилого
Борисов кивнул капитану и зашел в вагон метро. Его поезд пришел раньше, и он уехал по Кольцевой, а Ларькину нужно было на другую линию — он недавно получил квартиру в Выхино.
К спорту грасовцы относились по-разному. Трижды в неделю Борисов проводил занятия по рукопашному бою с группой молодых офицеров ФСБ и, по мере возможности, привлекал к тренировкам своих подчиненных. Ларькин охотно соглашался поразмяться и, как наиболее подготовленный боец, стал основным партнером Борисова по спаррингам.
Восточные единоборства — это как любовь, недаром многие тренеры гонят молодняк заниматься параллельно бальными танцами. По необходимости умения чувствовать партнера и быть на уровне, не быть «мешком», на особом месте всё-таки айкидо—поздняя страсть майора. Бывший боксер Ренат, приходивший на тренировки реже Ларькина, пытался освоить это искусство, но за год продвинулся ненамного. Правда, у Ахмерова с Большаковым было гораздо меньше свободного времени. Илюша к тому же проявлял чудеса изворотливости, чтобы не появляться в спортзале. Он часто умудрялся получить от майора очередное трудоемкое и срочное задание накануне тренировки и с удовольствием засиживался за компьютером допоздна. Илюше всегда было на что сослаться. Но в те дни, когда майору, не без помощи Ларькина, удавалось вытащить его на занятие, Большаков занимался добросовестно. В студенческие годы он занимался йогой, затем ушу, а потом, обленившись, долгое время вел сидячий образ жизни в своем оклеенном фольгой «бункере». От природы Илья обладал феноменальной гибкостью практически всех суставов, занятия йогой помогли сохранить это свойство до тридцати с лишним лет. Любой большаковский палец можно было без особого труда отогнуть к тыльной стороне кисти, а руки в любом положении отгибались как угодно далеко за спину. Поэтому применение против Ильи многих традиционных болевых приемов и захватов было совершенно не эффективно, Помимо этого, Илюшина способность изворачиваться проявлялась и в спортзале. И Ларькину, и Борисову довелось испытать обескураживающее ощущение утекания противника из своих «слишком скользких» рук. Скрученный захватами рук и ног, придавленный к земле ларькинским центнером старлей затихал на несколько секунд, а потом неожиданным бешеным рывком высвобождался и по-змеиному заползал на спину противнику, в последнюю очередь освобождая те конечности, которые тот держал руками. Из наручников Большаков вытягивал свои резиновые кисти совершенно спокойно, только кое-где на нежной коже оставались царапины от впивающихся зубьев.
Борисов, который всегда считал, что развивать надо уже имеющиеся у человека данные, провел с Большаковым несколько занятий — больше теоретических —по методике, которая иногда называется тактикой взрывного боя. Илюша выслушал его благосклонно и даже поблагодарил, как Борисову показалось, вполне искренне. В целом, зная страсть и способность Большакова к лицедейству и его хитрость, майор считал, что если у предполагаемой группы захвата потенциального противника и есть шансы взять засекреченного программиста Большакова, то число шансов взять и удержать его стремится к нулю.