Завещание с простыми условиями
Шрифт:
— …Оглохла, что ли?! — прорезалось второе «я» служителя Фемиды.
— Простите, задумалась… А… деньги принадлежат мне уже сейчас или тоже надо ждать двадцатипятилетия?..
Когда же оно наступит?!
— О нет, нет! Двадцатипятилетия ждать не нужно. Это условие касается только квартиры. Деньги же и драгоценности принадлежат вам с момента вручения завещания.
— А юридические формальности?.. Ведь в наследство надо как-то вступать…
— Все формальности соблюдены.
Я смутно припомнила, будто подписывала что-то.
А что это он там сказал про драгоценности?..
— Кроме указанной денежной суммы вам принадлежат несколько ювелирных украшений.
— А…
— Деньги и драгоценности находятся в банке Фридриха Якобса. В воскресенье банк не работает, а в понедельник с утра — милости просим. Ключ от банковской ячейки в кабинете, в правом верхнем ящике стола. Кстати, вам не одиноко в таком огромном помещении? — внезапно перешел он на другую тему.
— Есть немного, — призналась я, мечтая, чтобы скорее наступил понедельник.
Придется ненадолго отпроситься с работы, что бы зайти в банк… Ведь редакцию я куплю только в пятницу. Я невольно улыбнулась.
— Ничто не тревожит?
Тревожит, и даже очень… А с чего вдруг эти вопросы?
— Нет, ничего… — ответила я, явно кривя душой.
— Вот и славно.
На этот раз он, наверно, не захотел копаться в залежах моих мыслей.
— Как вам понравился портрет?
— Безумно понравился.
Мне почудилось легкое дыхание за левым плечом.
Что это?!.
Не оборачивайся!
Ноги мгновенно стали ватными.
— Ну что вы опять умерли?! Какого вы мнения о портрете?
Сзади послышался едва уловимый слухом шелест, и в полумраке возле гостиной мелькнула смутная тень.
Я, остановив глаза, стояла не шевелясь и не могла произнести ни слова.
— Марта Вильгельмовна! — надрывался абонент на том конце провода.
— Да, — машинально отозвалась я, не отрывая взгляда от двери гостиной.
— С вами все в порядке?
— Что?..
— Вы не заболели?
— Не знаю, — ответила я и повесила трубку.
Ноги сами понесли меня в гостиную.
Зачем я туда иду? Я же хотела полежать в ванне, а потом посмотреть телевизор!..
Но какая-то сила неумолимо влекла сквозь полутемную прихожую, и я сама не заметила, как приблизилась к двойным дверям из мореного дуба.
Нечего мне там делать! — из последних сил отчаянно убеждала я себя.
Но какие-то чужие мысли хозяйничали в голове; чужая воля управляла телом.
Двери без скрипа отворились, и сама того не желая, я вошла в гостиную. Из большого, наполовину зашторенного, окна комнату заливал сумеречный свет стремительно
И стояла гробовая тишина, которую нарушал только ход старинных часов.
В этой темноте и тишине я неверными шагами подошла к портрету.
Очертания пейзажа и фигуры на его фоне были едва видны, но еще вполне различимы, и я увидела знакомые лес, реку, зеленый луг.
Отец стоял на мосту в той же позе.
Ну все, посмотрели — и будет!
Но он опять будто поймал мои глаза в ловушку.
Куда ты спешишь, Марта?
Пусти меня!
Упавший из окна и тут же исчезнувший яркий луч на миг исказил красивое бледное лицо отца, и мне показалось, будто он усмехнулся.
Преодолевая невероятное сопротивление, я изо всех сил пыталась перевести взгляд, но это было сильнее меня.
Я как завороженная смотрела в его глаза, а он опять взирал на меня без усмешки, спокойно и строго.
Внезапно лес за его спиной шелохнулся.
Я судорожно сглотнула слюну.
Померещилось?..
Вдруг комната начала быстро наполняться ароматами; в нос ударил резкий запах аптечной ромашки, затем слабо повеяло клевером, тут же его перебил тысячелистник…
Собрав все силы, не отрывая взгляда от портрета, я на негнущихся ногах попятилась к двери.
Ты уже уходишь? Неужели ты меня совсем не любишь? Ты так редко заходишь ко мне! Побудь еще немного…
Глаза отца упрашивали, умоляли, звали…
И держали — держали, как самый прочный канат.
Теряя сознание, я спиной продвигалась к двери.
Черный лес зашумел, как перед бурей; луг застрекотал, река бешено забурлила и начала выходить из берегов… И вдруг вода хлынула через препятствие рамы и полилась прямо на пол!
В этот момент я достигла дверей, не слушающейся рукой нащупала ручку, и, переборов неодолимую силу, перевела, наконец, взгляд с портрета на камин; затем, не медля, развернулась и пулей выскочила в прихожую.
Оказавшись в полной темноте, объятая ужасом, я не могла понять, где же лестница в мою комнату. Как безумная, я заметалась по прихожей, натыкаясь на стены; трясясь, как в лихорадке, начала ощупывать их в поисках проема, но повсюду были стены, стены, стены… Наконец, руки провалились в пустоту, и все мое тело рванулось туда, в эту спасительную отдушину. Без сил, я опустилась на ступеньки и тяжело задышала. Голова ужасно кружилась. Пол подо мной качался, как палуба.
Не имея сил подняться на ноги, я стала ползком перемещаться по ступеням вверх. Лестница то и дело уплывала из-под ног.