Завещание Шекспира
Шрифт:
– Ты мне никогда об этом не рассказывал, Уилл.
Я никому и никогда об этом не говорил.
– Почему же теперь?..
Взгляни на меня. Я в шаге от загробного мира. Теперь я в безопасности. И книжка тоже.
– Не буду спрашивать, где ты ее хранишь. А можно спросить, когда это было?
Теперь можно. В 1580 году во время миссии иезуитов в Уорикшир. Мне было всего лишь шестнадцать лет, но я хорошо запомнил Кампиона и то, каким нездешним огнем горели его глаза.
– Скорее нездоровым.
Тот огонь мог потушить только Тайберн.
– Люди с такими глазами редко умирают дома, в кругу семьи. Жить надо потупив глаза.
В тех глазах мне виделся
41
Английское название этого орудия пыток буквально переводится как «дочка мусорщика» и происходит от искаженной фамилии его изобретателя Уильяма Скевингтона.
– Он обладал огромной силой – то ли Божьей, то ли сатанинской. Сама королева допрашивала его в Лестер-хаузе. Она спасла бы его, если б могла. Когда-то давно в Оксфорде она посетила его лекцию о луне, приливах и отливах. Но на допросе он неправильно ответил на «кровавый вопрос».
– Какой такой вопрос?
– «Если войска папы вторгнутся в Англию, на чьей стороне вы будете воевать?»
Он отвечал:
– Я поступлю так, как угодно Господу.
– Недостаточно определенно. И совершенно неприемлемо.
Отдан был приказ отправить его на дыбу, и он пробыл там столько, сколько смогли выдержать его суставы.
– Дыба сделала свое дело.
Среди пронзительных криков палачу удалось разобрать несколько имен, и к ним были посланы всадники.
– Но птицы-заговорщики разлетелись кто куда.
Кому удалось. Последовали аресты, заточения, загадочные смерти. В Стрэтфорде не удивились, когда один учитель ушел с работы – его брат был участником миссии Кампиона, и его судили вместе с ним. На суде Кампион отчеканил:
– Вынося нам приговор, вы осуждаете всех своих предков, всех епископов и королей былых времен, все, что когда-то составляло славу Англии.
– Его речь, должно быть, всколыхнула католиков.
Его повезли в Тайберн, где ему вырвали гениталии, кишки и сердце.
– Мм. Лично я очень люблю телячье сердце… Может, без подробностей?
Казнили его первого декабря, и было слишком морозно для того, чтобы распороть живот и впустить холодный воздух во внутренности. Снег обагрился кровью, и на короткое мгновенье жар его тела с шипением поднялся от земли. Рай находится где-то над головами зрителей, но тепло кровавой казни рассеивается, не достигая уровня глаз. Не так уж трудно потушить душевный жар, как бы ни было свято топливо, какие ни были б возвышенные помыслы.
– Так догорай, огарок! Жизнь – только тень минутная, не так ли?
Ручаюсь, Кампиону пришлось тяжко.
– И ручаюсь, никто не увидел, как его душа поднялась и направилась в рай.
И душу моего родственника Эдварда Ардена тоже никто не заметил, даже его родные, которые тайком приехали в Лондон, чтобы увидеть его, поддержать из толпы, хотя чем поможешь человеку без половины внутренностей? Вот в чем вопрос.
– Интересно.
Через два года после Кампиона, усилиями нашей местной пуританской шишки, сэра Томаса Луси, по приказу протестанта Роберта Дадли, ставшего Графом Номер Один у Елизаветы. Луси сживал со свету моего отца, и, чтобы отплатить ему, я совершал налеты на его садки в поисках кроликов и другой живности.
– Слушай, Уилл, есть вещи, которые служителю закона лучше не знать.
Срок судебного преследования давным-давно истек. Я был резвым мальчишкой. А Луси объявил браконьерство уголовным преступлением. Но если Луси точил на тебя зуб, лучше уж было быть браконьером, чем католиком.
– Он был как бельмо у тебя на глазу.
Он руководил облавой на известных властям католиков Уорикшира, включая нашего родственника Ардена, арестованного по огульному обвинению в покушении на убийство королевы. Он был повинен только в том, что отказался надеть ливрею во время кенилвортских фейерверков Лестера. А еще он сказал, что Дадли выскочка и прелюбодей. Истинным преступлением Ардена, конечно же, было его католичество, его старая вера и то, что он принадлежал старинному роду нетитулованных дворян Уорикшира, врагов елизаветинской элиты.
– Опасное все-таки было время!
Трудно было выжить – особенно католику, на которого охотятся. Агенты королевы неистовствовали в домах и, как дикие звери, скребли и шарили лапами по панелям, прищуривали одичавшие глаза и топорщили усы в поисках тайных чуланов-убежищ, обнюхивали кровати, чтобы убедиться, что в них никто не спал. Волоски на подушке? Отшелушившаяся кожа? Еще теплый матрас? Ничего такого не находили, потому что хозяйка уже его перевернула и перестелила постель. Но охотников на иезуитов трудно было разубедить. Ноздри их были как у псов Господних и могли вынюхать папистов, даже когда те стояли по щиколотку в cloaca maxima, которая опорожнялась в ров с водой.
– Твоя семья, наверное, всегда была настороже.
Семьи, подобные семье моей матери, завещали местным церквушкам свои лучшие платья из черного дамасского шелка, чтобы их перешили в ризы, и отдавали своих телок-двухлеток, чтобы выручить деньги на ремонт церковных колоколов. Вот все, в чем были повинны Ардены – в любви к старым церквям, к древним святым, в разночтениях истории мира, которая в их разумении восходила к апостолу Петру, назначенному Иисусом Христом папой.
– И все?
Католичества было достаточно для того, чтобы тебя казнили, его хватило на то, чтобы сфабриковать ложное обвинение по делу Сомервилля и Трогмортона [42] .
42
Джон Сомервилль, психически больной зять Эдварда Ардена, был арестован в 1583 г. за высказывания и угрозы в адрес королевы Елизаветы. Повесился в своей камере накануне казни. Фрэнсис Трогмортон подозревался в участии в заговоре против королевы. Казнен в 1584 г.
– А это кто такие?
Еще один заговор против Елизаветы. За пять дней до Святок Ардена повесили, четвертовали и выпотрошили в Смитфилде, а его голову насадили на пику на Лондонском мосту.
– Боже милосердный!
Через пять лет, когда я прибыл в столицу, голова его все еще была там. Она была неузнаваема. Невероятно, до какой степени Лондонский мост меняет черты человека, так что даже родные не могут различить его среди других, ведь на старом добром Лондонском мосту было много голов.