«Заветные» сочинения

Барков Иван Семенович

V

Теперь избавлена ты мной Грехов от тягостного бремя Моей святительской елдой, С сего не будешь боле время Во беззаконьях жизнь влачить, Но, ставши мною уебенна, Ты стала в святость облеченна, Сподобившись мой хуй вкусить.

VI

Познав, священно ебена, Жена желанну ту отраду, От всех грехов что прощена И что не должно боле аду Уж ей страшиться наконец, Последни силы собирает, Глаза на старца обращает, Вопив: — Святой, святой отец!

VII

Рекла и дух пустила свой, Лежит тут тело умерщвленно, Открыта жопой и пиздой, В сраму, в крови все обагренно. Монах изволил много еть, Тем страстотерпица скончалась, Вздохнув, покойница усралась, Когда невмочь пришло терпеть.

VIII

О ты, священный ермонах, Счищающий грехи биткою, Меня и вчуже объял страх, Как ты храбрился над пиздою. Я муку всю хочу стерпеть, А в век веков ради прощенья От страшна хуя разъяренья Тебе, монах, не дамся еть.

I

Встань,

Ванька, пробудися, День радости настал! Скачи, пой, веселися: На землю плод твой пал. Где кровь твоя лилася — Танюша родилася! Умножилось число блядей.

II

Три выпей вдруг стакана И водки и вина: Да здравствует Татьяна, Утех твоих вина! Беги скорей умыться, С похмелья ободриться; На Лиговский спеши кабак.

III

А ты расти скорее, Возлюбленная дщерь, Етись учись скорее, Хуям отверзи дверь. Хуев не ужасайся, К ним бодро подвигайся, Ты матушке последуй в том.

IV

Она едва достигла, Танюша, возраст твой, Как все хуи воздвигла, Дроча их над собой. Ног плотно не сжимала, Послюнивши, впущала Претолстый хуй дьячка Фомы.

V

Когда ж потом узнала, Коль сладок хуй в пизде, Подол всем подымала, За грош еблась везде. И ты тому ж учися, Смела будь, не стыдися, Маши, не бойсь, ебися впрах.

VI

На то ведь ты родилась, Пиздой чтоб промышлять. И бабка не стыдилась Дом твой тем пропитать. Ведь по миру б ходила, Скитаясь бы просила Под окнами от алчбы хлеб.

VII

Послушай, свет, Танюша, Жаль дать свиньям твой цвет. Твоя мне, ах, махнуша От зависти все рвет! Не мужикам то пища — Годится им пиздища Ужасная жены моей.

VIII

Так время не теряя, К нам в Питер поспешай, Скачи, скачи скоряе, Найдешь здесь прямо рай. Есть некто, мне приятель, Лихой всех объебатель,— За первый раз даст пять рублей.

IX

Он счастье нам устроит, В замужство даст тебя. Награду тем удвоит, Потеша сам себя. Слыть будешь копиистша, Потом канцеляристша, Столь знатному я буду тесть.

X

Весь род наш тем достанет Прославиться навек, Просить меня тот станет, Плетьми сперва кто сек. Пизды твоей доброта И ёбаров щедрота Вдруг бедных нас обогатят.

С плотины как вода, слез горьких токи лейтесь. С печали вы, друзья, об стол и лавки бейтесь, Как волки, войте все в столь лютые часы, Дерите на себе одежду и власы! Свет солнечный, увы, в глазах моих темнеет, Чуть бьется в жилах кровь, всяк тела член немеет. Подумайте, кого, кого нам столько жаль, Кто вводит нас в тоску и смертную печаль? Лишаемся утех, теряем все забавы. Отеческая власть, раскольничьи уставы В деревню Ваньку днесь влекут отсюда прочь. Ах! снесть такой удар, конечно, нам не в мочь. О, лютая напасть! О, рок ожесточенный! Тобою всех сердца печально пораженны. С пучиной как Борей сражается морской, Колеблются они, терзаются тоской, Трепещут, мучатся, стон жалкий испущают, С деревней Ярославль навеки проклинают. Провал бы тебя взял, свирепый черт-отец, Бедам что ты таким виновник и творец. Ах, батюшка ты наш, Данилыч несравненный, Стеклянный изумруд, чугун неоцененный, Наливно яблочко, зеленый виноград, Источник смеха, слез и бывших всех отрад! Почто, почто, скажи, нас, сирых, оставляешь? В вонючий хлев почто от нас ты отъезжаешь? Отъемля навсегда веселье и покой, Безвременно моришь нас смертною тоской. Неужели у нас вина и водки мало? Ликеров ли когда и пива не ставало? С похмелья для тебя не делали ль солянки? И с тешкой не были ли щи-волвянки? Не пятью ли ты в день без памяти бывал, Напившись домертва, по горницам блевал? В Металовку тебя не часто ли возили? Посконну курею с чухонками дрочили! Разодранны портки кто, кроме нас, чинил? Кто пьяного тебя с крыльца в заход водил? Понос, горячка, бред когда тя истощали, Не часто ли тогда тебя мы навещали? Не громко ль пели мы в стихах твои дела? Не в славу ли тебя поэма привела? Противна ли тебе усердна наша дружба, Любовь, почтение, пунш, пиво, водка, служба? Чем согрешили мы, о, небо, пред тобой, Что видим такову беду мы над собой? С кем без тебя попить, поесть, с кем веселиться? С кем в карты поиграть, попеть, шуметь, резвиться? Разгладя бороду и высуча уски, Искали мы площиц и рвали их в куски. Прекрасные уж кто пропляшет нам долины? Скачки в гусарском кто нам сделает козлины? Кто с нами в Петергоф, кто в Сарское Село? Куца ж тебя теперь нелегко понесло? Забавно ль для тебя дрова рубить в дубровах, В беседах речь плодить о клюкве, о коровах? Хлеб сеять, молотить, траву в лугах косить, Телятам корм в хлевы, с реки ушат носить, За пегою с сохой всяк день ходить кобылой, Спать, жить и париться с женой, тебе постылой. Обдристаны гузна ребятам подтирать, Люлюкать, тешить их, кормить, носить, качать. Своими называть, хотя они чужие — Неверности жены свидетельства живые. С мякиной кушать хлеб, в полях скотину пасть, От нужды у отца алтын со страхом красть. С сверчками в обществе пить квас всегда окислый, От скуки спать, зевать, сидеть с главой повислой, Лишь в праздник станешь есть с червями ветчину, И рад ты будешь, друг, простому там вину. Увидишь, как секут, на правеж как таскают, По икрам как там бьют, за подать в цепь сажают. С слезами будешь там ты горьку чашу пить, Оброк свой барину по трижды в год платить. Отца от пьяного, от матери сердитой, Прегадкия жены, но ревностью набитой, Услышишь всякий час попрёки, шум и брань, Что их ты худо чтишь, жене не платишь дань. Босой в грязи ходить ты будешь там неволей, Драть землю, мало спать, скучать своею долей. Не будет у тебя с попом ни мир ни лад, Хоть записался здесь с отцом в двойной оклад. Но что за глac теперь внезапно ум пленяет? Какую, слышу, весть нам брат твой возвещает? Каку премену вдруг мы чувствуем в себе, Надежды всей когда лишились о тебе? О, радостная весть! Коль мы тобой довольны! Каким восторгом днесь сердца и мысли полны! Смягчился наконец наш рок ожесточенный: Что слышу, небеса? О, день стократ блаженный! Данилыча

отец прокляту жизнь скончал. Он умер, нет, издох, как бурый мерин пал. Нас Ванька в Питере уже не оставляет, Присутствием своим всех паки оживляет. Минуту целую не осушал он глаз, Повыл, поморщился, сказал «ох!» пять он раз: — Анафема я будь, с Иудой честь приемлю, Чтоб с места не сойтить, пусть провалюсь сквозь землю, Родителя коль мне теперь не очень жаль, Хоть стар уже он был, и пьяница, и враль, Что ж делать? Быть уж так, ведь с Богом мне не драться, Но пивом и вином пришло мне утешаться. А ты днесь торжествуй, приморская страна, С небес что благодать тебе така дана! Гаврилыч, маймисты, прихожи богомолы, Данилыча друзья, вседневны хлебосолы, Вы, Красной, Лиговской, Горелой кабаки, Полольщицы и вы, пьянюги бурлаки, Ток пива и вина здесь щедро изливайте, Стаканы, ендовы до капли выпивайте, Пляшите, пойте все, весельем восхитясь, Данилыч что теперь уж не покинет нас. И ты, задушный друг, кабацкий целовальник, Гортани Ванькиной прелестный полоскальник, Веселья в знак ему огромный пир устрой И с пивом свежую ты бочку сам открой. В воронку затруби, трезвонь в котлы и плошки, Пригаркни, засвищи, взыграй в гудок и ложки, Руками восплещи, спустя портки скачи И радость такову повсюду разомчи!

Тово ль я от тебя, возлюбленный, ждала За то, что еть себя бесспорно отдала, Что ласки все мои тебе я истощила, Рукой твою битку всеночно что дрочила И в ебле завсегда старалась наблюдать, Тебе чтоб сладости скорее в чувство дать? Таким ли вот сие ты платишь награжденьем, Что, не довольствуясь моей пизды блужденьем, Другую ты себе ети еще избрал, Со мной ты, бедною, сожитие прервал. Пускай хоть не прервал, но точно презираешь. В пизде ты у другой почаще, ах! гуляешь. Неужто у нее моей добрей пизда? Неужто у нее блистает, как звезда, Что сильно ты в нее и много так влюбился? Неужто твой в ней хуй отменно заходился И сладости тебе отменные вливал, Каких ты никогда, ебя мя, не вкушал? Неужто у пизды её усы длиннее И секель моего и лучше, и нежнее, Неужто более в ней жару и огня? Неужто подьебать гораздее меня? И яростней она еще, как я, блужуся? Ужель совсем пред ней я не гожуся? Пускай то будет так, и я тебе скверна. Но, скверной быв, тебе конечно уж верна. Она же без тебя с другим всегда ебется, Откуда шанкером и плешь твоя гниется, И тяжкий купно хуй твой носит хуерык, Затем что у нее от ебли пиздорык. Познай, любезный мой, свое ты заблужденье, Старайся от нее иметь освобожденье. Я более тебе утех еще сыщу, Сытей твою битку я еблей насыщу, Как можно лучше я потщуся работати, На мне чтобы тебе не много хлопотати, Скорей еще твоя чтоб полилася кровь. Почувствуй прежнюю, мой свет, ко мне любовь. Почувствуй, ах! познай опять то вспламененье, К котору до сего имел ты отвращенье. Яви собой опять мне тьму своих утех, Возобновят кои мне радости и смех, Презренна быв тобой, которых я лишалась, Без коих всякий час рвалась и сокрушалась. Что прибыли тебе меня собой сушить, Холодностью своей огонь во мне тушить? Что прибыли, скажи, и чем я прослужилась, Твою что дружбу зря, с тобою содружилась? Не ты ль моя беда, не ты ль сурова часть, Не ты ль моя вина, не ты ль моя напасть? Ах, ежели сие, так кто ж тому виною? Не ты ль огонь во мне зажег своей биткою? Не ты ли сам сперва ко ебле поощрял, Подсевши близ меня, рукою колупал В пизде и сделал тем в крови моей движенье, Подавши повод сам на еблю вожделенье? Конечно, это так, воспомни сам, мой свет, Потом и рассуди, винна я или нет. Я сделалась тебе во всем тогда послушной, На сердце положась, на нрав великодушный. Совсем тебе, мой свет, я в руки отдалась, И воля и покой твоей рукой взялась. Но ежели меня в свои ты принял руки, На что ж морить меня теперь со злейшей скуки. Заставлена теперь тобою я страдать, Без хуя, бедная, метаться, тосковать. В неделю я с тобой пять раз лишь уебуся, А прочие все дни говею и пощуся. Ах! может ли так жить на свете хоть одна, Которая б была так мало ебена? Любовница и так во скуке пребывала, Потоки горьких слез без хуя проливала. Коль любишь ты меня, любезный, так люби, Люби меня, мой свет, и более еби. Оставь другую ты моей в спокойство страсти, Во удовольствие моей махони пасти. Оставь и докажи, что ты всегда правдив, Язык что у тебя отнюдь совсем не льстив. Ведь помнишь, предо мной как ты ужасно клялся, Досыта как меня в день еть ты обещался. А клявшись предо мной, ты так ли мя ласкал, Ты так ли припадал, ты так ли лобызал, Ты так ли целовал, ты так ли мне, ах! зрился, Каким теперь ко мне ты зверем очутился? Оставь ж все сие, постыла коль тебе, Коль зрит соперница подвластным тя себе, Ебись, неверный, с ней, ебись и насыщайся, Но злобной от меня ты вести дожидайся. Кончая на хую моржовом я свой век, Скажу, что варвар ты, свирепый человек. Пизду мою, ах! ты не мог вдовлетворити И тем меня в мой век счастливой сотворити, Ведь радости мои, утехи все в хую, Я полагаю жизнь ведь в ебле всю свою, И всё мое в тоске едино утешенье, Чтоб хуем дорогим имети восхищенье. Итак, прошу тебя еще я наконец: Престань другую еть и чисти мой рубец. Ах! сжалься на мое, любезный, состоянье, Пизды моей всяк час на горестно рыданье. Познай текущий в ней от похоти рассол, Познай и залупай мне чаще мой подол. Воззри, любезный мой, как я изнемогаю, Горю огнем каким и как я содрогаю, Как еться я хочу, как чешется пизда. Пришло мне говорить тебе уж без стыда: Еби меня, утешь, битки твоей хотящу, Любовным пламенем в пизде к тебе кипящу. Подай отраду мне, любезный мой, подай. Забей в меня свой хуй, забей, не вынимай.

Как только первой раз узрел тебя, Феклисту, Вообразив себе твою махоню мшисту, И белых лишь твоих коснулся я колен, Вспылали вдруг муде, елдак мой стал разжен, Битка моя, вспрыгнув, и с силой необъятной Ломилась сквозь штаны к твоей шенте приятной, Багровая вся плешь, и мой раздулся ствол И из глазу пустил от ярости рассол. С того часа шентя мое тревожит жало, Пушистой твой сычуг дерет на части скало, И нет мудам моим покою никогда, От вображения хуй ломит мой всегда. Феклиста, ты, подав тоску моей жердине, Смяхчись и не оставь меня в сей злой судьбине, Пиздою ты своей умерь мой тяжкой рык, Уйми ты щелью мой кровавой хуерык. Я знаю про тебя: не подлая ты блятка И часто у тебя с елдой бывает схватка, И то, что у тебя не малая и пасть, Но знай, что у меня против ея есть снасть. Позволь лишь толстого вложить себе шафрану, То плотно вычищу шестом твою я рану, Я толсту колбасу в сычуг твой заколю, Оглоблею в твоем твориле замелю. Увидишь ты, что я умею как почванить, Ядреною дудой зачну как барабанить, Ошмарой пред тобой себя не остыжу, Как толстую мою кишку в тебя всажу, Не будешь никогда ты мною недовольна, Хоть сколько ни ярись, сама ты скажешь: «полно». Не стану от тебя других скурех я чкать И свайкой лишь твою литонью ушивать. За чкваренье не дам я бляткам ни копейки, Не буду от тебя трясти и малакейки.