Заветы предательства
Шрифт:
Есугэй как-то сказал мне, что только поэты могут быть истинными воинами. Тогда я не понимал, что он имеет в виду. Возможно, он говорил именно про меня, а возможно, и нет; у задына арга не потребуешь объяснений.
Но я знал, что, когда мы покинем Чондакс с душами, раскаленными и очищенными смертоубийством, этот мир не запомнит нас. Ни костер, у которого мы согревались, ни его топливо (привезенное с орбиты, как и все прочее) не оставят на нем следов, хотя мы, по старому обычаю, не будем заливать пламя водой или затаптывать, когда придет заря.
Меня
Мы вновь отправились на север. Вечно в движении, вечно в поиске. Нам это нравилось — долго и безвылазно сидя на одном месте, мы быстро зачахли бы.
Я вел над равнинами мое братство, пять сотен воинов в безупречных доспехах с багряной отделкой. Наши гравициклы бороздили землю, взрыхляли ее, словно плуги. Мы горделиво восседали на них, зная, что лучше всех справляемся с их разрушительной мощью. Когда взошло третье солнце, засияв на чистом небе, в его лучах засверкало наше оружие и вспыхнули надписи на треугольных знаменах отряда. Мы неслись, будто кометы, притянутые к поверхности, расходились над плоской пустыней серебряным клином, торжествующе кричали от радости и славили наше предназначение.
После восхода третьего солнца с Чондакса исчезли тени. Все, что представало нам, казалось сложенным из резко очерченных фрагментов разных цветов. Глядя друг на друга, мы видели мелочи, сокрытые прежде. Мы замечали румянец на загрубелых смуглых лицах и осознавали, насколько стары и как долго ведем эту кампанию; поражались, что чувствуем себя более свирепыми и бодрыми, чем в детстве.
На седьмой день, когда солнца стояли в зените, мы увидели на горизонте орков. Они тоже направлялись к северу, передвигаясь длинными колоннами потрепанных неуклюжих бронемашин, которые выбрасывали тучи копоти. Это и выдало местоположение чужаков.
Как только я разглядел врагов, у меня запело сердце. Мышцы напряглись, глаза сузились, сердцебиение ускорилось. Мои пальцы заныли, стремясь сомкнуться на гуань дао. Благословленная глефа — двухметровая металлическая рукоять, один изогнутый клинок, гениальное творение для ближнего боя — уже много дней не испивала крови. Дух оружия жаждал снова вкусить ее, и я не хотел его разочаровывать.
— Добыча! — взревел я, встречая лицом резкий холодный ветер, и поднялся в седле. Гравицикл взбрыкивал подо мной, пока я всматривался в озаренный солнцами горизонт.
Зеленокожие не развернулись, не приняли бой. Их окутанный дымом конвой по-прежнему рвался вперед, так быстро, как только мог.
Раньше, когда он только привел нас на Чондакс, орки сразились бы с нами. Они бросились бы на нас всей толпой, грузно топая и рыча, брызжа слюной из неровных пастей.
Но не сейчас. Мы уже сломили их дух. Мы гнали чужаков по всему миру, отражали их удары, искореняли и вырезали их. Понимали, что они где-то накапливают силы, пытаются собрать достаточно войск для обороны числом, но даже зеленокожие должны были чуять, что их конец близок.
Я не испытывал к ним ненависти. В те дни я не ведал, что значит «ненавидеть врага». Знал, насколько сильны, хитроумны
Возможно, я слишком сентиментален, но мне кажется, что и орки не ненавидели нас. Они ненавидели проигрывать, и это подтачивало их боевой дух, затупляло их клинки — но в них не было ненависти к нам.
Несколькими годами раньше, на Улланоре, дела обстояли иначе. Хейн едва нас не истребили. Они атаковали бескрайней, бесформенной зеленой волной, повергали все и вся, опьяненные своей мощью; столь безоглядный подход к войне казался мне грандиозным и прекрасным. В итоге их одолел Хорус. Тогда Луперкаль и он бились вместе — я видел это издалека, но своими глазами. Именно в тот момент все наконец-то изменилось, и мы сломали хребет чудовища. На Чондаксе нас ждали только жалкие остатки, последние упрямые бойцы империи, что посмела бросить нам вызов и почти взяла верх.
Вот почему я не испытывал ненависти к уцелевшим. Иногда представлял, как вел бы себя, столкнувшись с неодолимым врагом, если бы мог только отступать, слабея после каждой стычки, глядя, как жизненная влага медленно вытекает из моих собратьев, как вокруг нас стягивается удавка.
Я верил и надеялся, что смогу поступить по примеру орков и продолжить сражаться.
Мне не требовалось отдавать приказы братьям — мы уже много раз проделывали такое. Разогнавшись до полной скорости, братство разделилось и охватило колонну с флангов.
Пятьсот блистающих гравициклов с ревом неслись на врага, выстроившись клиньями по эскадронам из двадцати машин. Их моторы оглушительно рычали, их всадники радостно гикали — от такого зрелища бурлила кровь и сердце пело. Мы, великолепные в бело-красно-золотом облачении, разошлись веером над ослепительно яркой пустыней, вздымая за собой песчаные вихри.
До сих пор мы летели на крейсерской скорости, приближаясь к врагу для атаки. Теперь гравициклы набрали полный ход, и наши длинные космы развевались над наплечниками, а клинки блистали в свете солнц.
Мы подлетели вплотную к неприятельским машинам — большим и громоздким, полугусеничным или поставленным на разные колеса. Грузовики раскачивались и виляли, их водители-орки выжимали из хрипящих моторов все, что могли. Струи дыма вырывались из прорех в броневой обшивке. На моих глазах отдельные чужаки садились за орудия и поворачивали турели, целясь в нас из самодельных гранатометов и лучевых установок с закопченными стволами.
Распахивая клыкастые рты, они что-то кричали нам. Я слышал только грохочущий рокот гравициклов, рев ветра и гортанный рык орочьих двигателей.