Завидная биография
Шрифт:
В обкоме Зоя работала недавно, а прежде три года была вожатой в Маковской школе.
И вот теперь, прочитав телеграмму, Зоя задумалась. Вспомнилось ей тихое утро в колхозе… Узкая, метров в полтораста, глубокая протока. Люди — кто в поле, кто в море. Пусто в селе. Двумя рядами стоят над водой рыбацкие домики, крытые светлым оцинкованным железом. С утра от жары все ставни закрыты, и кажется — домики спят, крепко зажмурив глаза. У каждого домика садик. Кое-где цветнички, кое-где ветряки, скворечники…
А внизу, у реки, вдоль берега, раскинув цепкие корни, стоят корявые
Внизу, под берегом, двоясь в спокойной протоке, стоят смоленые лодки-бударки. Похрюкивая, бредут куда-то тучные свиньи, а на них важно сидят сытые вороны. Где-то далеко-далеко, на тоне, чуть слышно стучит трактор, выбирая урез тяжелого невода…
И вдруг на берегу, на горе, раздается звон колокольчика, и сразу утренняя тишина взрывается сотней задорных голосов. Мальчики и девочки, казахи и русские, шумной, дружной лавиной катятся с горы, обступают Зою со всех сторон, щебечут наперебой:
— Тетя Зоя!.. Зоенька!.. Зоя Павловна!
Тут, в этой веселой, пестрой стайке, и Саржан — скуластый, черноглазый. Смышленый мальчишка, только уж больно упрям и горяч. Чуть что — в кулаки. А Боря — тот и муху не обидит. Вечно он что-нибудь мастерит, вечно о чем-то мечтает. А весной заберется на верфь и стоит целый день — смотрит, как спускают на воду тяжелые рыбницы. Тут и Люба Ершанова, «капитанская дочка». С черными косичками до пояса, в яркой цветной тюбетеечке. Хохотушка и модница первая в классе, зато и ученица первая. Отец у нее капитаном на сейнере, лучший рыбак по району.
Хорошие ребятишки… Только вот почему они в море, такие малыши?
Зоя снова внимательно прочитала телеграмму и улыбнулась. «Летит время-то… Были малыши, а теперь семиклассники, и уже в море, и судьба их тревожит учителя…»
Может, что случилось с ребятами? Да нет, если бы что случилось, она бы уже знала об этом. Просто задержались на промысле… И вот теперь начнется учебный год, а они опоздают, не успеют вернуться.
«Не годится это, — решила Зоя. — И правильно сделал учитель, что прислал тревожную телеграмму».
Зоя тут же зашла к секретарю обкома, а час спустя над полями и бахчами, над островами и протоками неслась во все концы области телефонограмма:
«Срочно сообщите в обком комсомола фамилии учеников вашей школы, до сих пор не вернувшихся с моря…»
К утру толстая пачка ответных телеграмм лежала на столе. Разобравшись в них, Зоя подсчитала: сорок шесть ребят не вернулось с моря.
Тогда Зоя составила списочек, отдала машинистке, и вот теперь этот списочек, ставший важным документом, лежал на столе товарища Аристархова. Ко всем рыбацким заботам и нуждам прибавилась новая, со стороны взглянуть — небольшая нужда: вывезти полсотни людей с моря.
…Да он их тысячами вывозит каждый год и в море и с моря домой. Были случаи — в стужу, в мороз выручал Аристархов рыбаков, застрявших во льдах. Были случаи — в море
Но то были взрослые люди, каждый при деле, каждый сам себе голова. А тут тоже, конечно, рыбаки, неплохие работники, да ведь умишко-то пока еще детский. Им-то самим и невдомек, пожалуй, как важно вернуться в школу к сроку. А он, Аристархов, обязан понимать и понимает: первого сентября все ребята должны сесть за парты. Это закон. А нарушать советский закон никому не позволит ни народ, ни власть, ни партия…
Иван Николаевич еще раз внимательно прочитал Зоин список, посмотрел на большую карту Каспия, висевшую на стене, и подумал о том, как трудно будет ему справиться с этим делом: на четыреста километров вширь, на двести километров вдаль раскинулся Северный Каспий. И где-то там, на огромном водном просторе, на реюшках, на подчалках, на баркасах застряло полсотни ребят. Разыщи-ка их в море! А разыскать нужно. Во что бы то ни стало всех до одного разыскать и доставить в школы.
Иван Николаевич погладил бритую голову, еще раз поглядел на карту и, решительно обмакнув перо, составил радиограмму. В тот же день в десятках наушников по всему рыбному Каспию комариками запели точки и тире, а из-под карандашей радистов дружно побежали одни и те же слова:
«…Всем начальникам колонн, бригадирам, звеньевым, командирам промысловых судов, директорам пловучих заводов… срочно сообщите…»
К вечеру пришли ответы. Тринадцать ребят отправлено по домам. О четырнадцати точно известно, где они промышляют. За ними уже послали. О девятнадцати нет пока никаких сведений…
В людном Каспийском море трудно, конечно, пропасть человеку. Но затеряться можно, да так, что другой раз не скоро его и найдешь, человека-то. Может, ходит по самому бойкому месту, может, мимо пройдет, да не откликнется. Вот и ищи…
А еще хуже, если в черни забрался рыбак. В чернях тоже море кругом. Посмотришь — простор необъятный, а хуже дремучего леса. Туда ни на сейнере, ни на катере не проберешься — всюду мель да трава. А на реюшке итти — дойти-то дойдешь, да только когда дойдешь? — вот вопрос. Ветер тоже не свой брат: потянет-потянет, да и пристанет. Задует-задует, да и повернет…
Подводя эти невеселые итоги, Иван Николаевич глянул в окно на Волгу.
Снизу, с моря, весело шлепая плицами, с длинным возом груженых барж за кормой шел «Ломоносов» — самый мелкодонный из всех пароходов Каспия.
— Так, — сказал Аристархов. — Добро!..
А час спустя он уже сидел в пароходстве и спорил с начальником. Тот сначала и слушать не хотел:
— Такой пароход в черни гнать в эту пору? У меня и так хватает нарядов, рыба в море лежит, еле справляемся, а тут — эко дело, ребятишек катать.
Но Иван Николаевич не сдался. Спорить он умел крепко, если было о чем спорить.
— Ладно, бери пароход, — согласился, наконец, начальник. — Только с капитаном, чур, сам говори. Приказ я дам, только он старик тоже упрямый: не захочет и не пойдет. Силком посылать по мелям лазить — это и я не могу. А вы с ним друзья, уговоришь — твое счастье… Бери пароход.