Зависимый-2. Я тебя верну
Шрифт:
В сообщении было указано, что она будет в зале на втором этаже. Понятия не имею, сколько там залов и чем именно может заниматься ребёнок пяти лет. Но без труда найду её, потому что хорошо запомнил её лицо — она слишком сильно похожа на свою мать… А так же глаза — точь-в-точь как мои.
Поднявшись по лестнице, иду по длинному, почти безлюдному коридору. Двери всех тренировочных залов закрыты, и лишь одна в самом конце коридора распахнута настежь. Рядом ожидает несколько человек — должно быть, родители.
Тасю
Это она прислала сообщение?
Надеется, что сможет обуздать мою ярость своей благосклонностью?
Не выйдет! Я больше независим от неё! Тася утратила власть надо мной, как только легла в постель к другому!
ОНА БЫЛА МОЕЙ!
ТВОЮ МАТЬ… ТОЛЬКО МОЕЙ!
А теперь она испачкана другим мужиком, и я даже знать не хочу — кем!
— Спартак… — выдыхает Тася с дрожью в голосе.
Я сразу замечаю, как она нервно заламывает пальцы и как часто вздымается её грудь от неровного дыхания. Приближаюсь вплотную. Девушка макушкой едва достаёт до моего плеча, и ей приходится задрать голову, чтобы посмотреть мне в глаза.
А я с упоением и ненавистью, пристальным взглядом шарю по её лицу. Оно кажется уставшим намного больше, чем напуганным. Под глазами едва заметны тёмные тени, как от бессонной ночи. Губы истерзаны зубами, словно Тася совсем недавно неистово их кусала.
Потому что ждала, когда я появлюсь, умирая от страха? Или её усталость и бледность никак не связаны со мной?
Зависаю на этих губах. Взгляд словно приклеивается к ним, и я неосознанно склоняюсь чуть ниже. Рецепторы подсказывают, что даже сейчас, я помню их вкус. Сладкий. Невероятный.
К чёрт всё! Я здесь не для этого!
— Где моя дочь? — выплёвываю ей в лицо.
— Спартак… — вновь тихо повторяет моё имя. — Что ты намерен делать?
Хищно улыбаюсь и рычу напротив её губ:
— Я заберу её у тебя!
Её губы начинают дрожать, взгляд полон неверия.
— Что?.. Заберёшь?.. — произносит она, судорожно вздохнув. — Ты… этого не сделаешь.
Глотая ртом воздух, начинает пятиться. Хочет сбежать от меня.
Интуитивно прижимаю её к себе и тут же дёргаюсь к закрытой двери слева. Дверная ручка сразу поддаётся, и я заталкиваю Тасю в пустой тренировочный зал. Вхожу следом и, захлопнув дверь, начинаю наступать на неё.
Нет, сейчас я достаточно вменяем. Но ей может казаться и по-другому. И я не стану её переубеждать.
Пускай боится, чёрт возьми!
— Спартак… не надо, — вжимается в стену спиной, когда я нависаю над ней, поставив руки по обе стороны от её головы.
— Давай без истерик, — бросаю как можно безразличнее.
Это сложно… Ведь
— Алиса — моя дочь! — с надрывом выплёвывает Тася. Её глаза вмиг наполняются слезами, а губы, кажется, дрожат ещё сильнее. — Алиса — моя, — повторяет уже шёпотом.
Алиса…
Так вот как зовут мою дочь… Нашу дочь. Алиса.
Протолкнув ком в горле, чеканю непреклонно:
— И моя! Она и моя тоже! А её шесть сраных лет воспитывал чужой мужик! Кто он? — вопрос вылетает из меня инстинктивно, и я тут же морщусь: — Нет!.. Я не хочу знать его имя! Мне плевать на то, кто он! Плевать на то, с кем ты связалась! И чьей подстилкой в итоге стала!!
— Ты сидел в тюрьме, — продолжает шептать Тася. Потом её голос крепнет: — За что ты сейчас меня осуждаешь? Тебя никогда не было в её жизни!
— Да я даже не знал о её существовании! — выкрикиваю ей в лицо, вдавливая сжатый кулак в стену.
Покосившись на мой кулак, Тася порывисто смахивает слёзы со щёк и спрашивает с фальшивым спокойствием:
— А новость о том, что у тебя есть дочь, что-то изменила бы?
Меня начинает трясти от всколыхнувшейся ярости. В голове мелькают воображаемые картинки, как Тася нежится в объятьях чужих мужских рук. И эти же руки держат мою новорождённую дочь. Потом эти руки придерживают её за маленькие ладошки, помогая сделать первые шаги. Эти руки обнимают её, когда она произносит первые слова.
Мама…
И папа…
У этих рук нет лица. К счастью. Иначе это лицо было бы тут же навсегда изувечено. А чёртовы руки — сломаны!
— ВСЁ! ЭТО ИЗМЕНИЛО БЫ ВСЁ! — реву словно загнанный в клетку зверь.
Я бы вышел… Чёрт! Не сразу, конечно. Но смог бы в разы уменьшить свой срок, использовав для этого все ресурсы.
— Это изменило бы всё… — повторяю тише, рвано втягивая воздух в попытке успокоиться.
Тася замолкает. Кусает губы, оставляя на них новые глубокие метки. Моя рука сама тянется к её лицу, и я провожу большим пальцем по нижней губе. Она перестаёт истязать их зубами. Немного приоткрывает, словно позволяя мне невесомо провести подушечкой пальца от одного уголка к другому.
Такие мягкие, нежные…
Ярость сменяется голодом. Голодом по Тасе. Он был в спячке всё это время, а теперь заполняет мой разум. Каждая клетка в теле стремится обладать ею. Насытиться уже забытой страстью и теплом…
Льну к её лицу, позабыв о ненависти. Вжимаюсь в хрупкое девичье тело — и меня начинает трясти ещё сильнее. Почти касаюсь желанных губ своими…
— Ты меня бросил, — шепчут эти губы.
Зажмуриваюсь. И тут же отпрянув, отрываю себя от неё. На это требуется куда больше выдержки, чем мне казалось, когда я был далеко от неё.