Заводная и другие (сборник)
Шрифт:
Хок Сен нерешительно берется за ручку, задерживает дыхание, возносит молитвы предкам, слоноголовому Пхра Канету [58] — избавителю от преград, всем богам, каких знает, — и тянет рычаг вниз.
Каждый атом стального, весом в тысячу цзинь [59] шкафа дает ему отпор.
Старик выдыхает и делает шаг назад, уговаривая себя не переживать.
Терпение. На каждый замок найдется свой ключ. Лучшим из возможных был бы мистер Йейтс, если бы не разозлил инвесторов. Значит, действовать нужно через Лэйка.
58
Тайское имя индуистского бога
59
Примерно 600 килограммов.
В день, когда привезли сейф, Йейтс приговаривал: «Пора мне поберечь свои золотые яйца, да и курицу вместе с ней». Хок Сен в ответ кивал, натужно улыбался шутке, но думать мог только о том, что документы бесценны, а сам он сглупил, не скопировав их раньше, пока мог.
Теперь Йейтса нет. Его место занял новый демон, причем самый настоящий: сероглазый, русоволосый и, в отличие от прежнего, совершенно непреклонный. Это грозное создание, которое перепроверяет каждое действие Хок Сена и очень мешает его планам, еще нужно как-то убедить, что доверить секреты компании старику можно.
«Терпение и еще раз терпение. Рано или поздно заморский демон обязательно сделает неверный ход».
— Хок Сен!
Старик подходит к двери, машет Лэйку — мол, слышал, сейчас спустится, — но сперва идет к алтарю и встает на колени перед образом Гуанинь. Он молит бодхисаттву быть к нему и его предкам милостивой, дозволить ему и роду его искупить грехи. Под золотым иероглифом удачи, который висит вверх ногами, чтобы везение нисходило прямо на просящего, Хок Сен кладет пригоршню ютексового риса и надрезает красный апельсин. По руке бежит алая струйка. Фрукт спелый, ничем не зараженный и очень дорогой — на богах экономить нельзя, они любят жир, а не постные прожилки.
Дым от благовоний снова растекается в неподвижном воздухе конторы. Старик продолжает молить: пусть фабрику не закрывают, пусть взятки помогут и новое оборудование доставят беспрепятственно. И еще пусть заморский демон наконец спятит и начнет доверять Хок Сену как самому себе, а сейф откроется и выдаст все тайны до последней.
Старик просит богов об удаче. Она нужна даже старому китайцу-желтобилетнику.
3
Эмико потягивает виски, мечтает опьянеть и ждет, когда по знаку Канники пойдет за очередной порцией унижения. В душе она бунтует, но все остальное — то, что с голым животом, одетое в коротенькую блузку и обтягивающую юбку-пасин, сидит и пьет, — бороться за себя не может.
А вдруг все наоборот? Вдруг к саморазрушению толкает другая ее половина, которая так старательно поддерживает иллюзию собственного достоинства, а выживать заставляет тело, этот набор клеток и переиначенных ДНК, эта система, имеющая свои, более сильные и конкретные потребности — потому что именно тело и обладает волей?
И не потому ли Эмико сидит здесь, слушает ритмичный стук бамбуковых палочек и завывание пикланга [60] , пока танцовщицы извиваются на сцене, освещенной только светлячками, а клиенты со шлюхами громко подбадривают друг друга? Может, дело в том, что ей не хватает духа умереть? Или ее останавливает собственное упрямство?
60
Тайский деревянный духовой инструмент наподобие гобоя.
Райли говорит, все на свете происходит по кругу: то поднимается, то опускается приливная волна у пляжей Ко Самета [61] или член, когда рядом есть красивая девушка. Райли шлепает подружек по голым попкам, хохочет шуткам новоприбывших гайдзинов [62]
61
Небольшой остров у берегов Таиланда.
62
Гайдзин (яп.) — иностранец.
«Ты смотри! А ведь совсем как человек!»
Гендо-сама часто повторял ей: «Ты больше чем человек». После секса он гладил ее черные волосы и с сожалением говорил, что новых людей уважают не так, как стоило бы, а самой Эмико очень не хватает плавности в движениях, но тут уж ничего не поделаешь. С другой стороны, разве у нее не превосходное зрение, не идеальная кожа и не стойкие к раку и болезням гены? Как тут можно быть недовольной? Во всяком случае, ее волосы никогда не поблекнут, а старость наступит гораздо позже, чем у Гендо, несмотря на все его омолаживающие таблетки, операции, кремы и отвары.
Как-то раз он сказал:
— Ты прекрасна, хотя и не совсем человек. Тут нечего стыдиться.
— А я и не стыжусь, — ответила она и обняла его крепче.
Правда, было это в Киото, где Новые люди встречались на каждом углу и исправно служили обществу; кое-кого даже высоко ценили. К человеческому роду они, конечно, не относились, но и угрозы для него не представляли, хотя местные дремучие тайцы считают именно так. И уж точно Новые люди — не демоны, какими с кафедр их объявляют проповедники-грэммиты, и не адские твари, у которых нет души, а значит, места в цикле перерождений, и жажды обрести нирвану — так говорят лесные монахи-буддисты. Не оскорбляют они своим существованием и Коран, что бы ни думали «зеленые повязки».
Японцы были прагматичны. Стареющая нация нуждалась в молодой рабочей силе, а в том, что создали ее в пробирке и вырастили в инкубаторах, греха никто не видел. Да, японцы были прагматичны.
«Может, все дело именно в этой прагматичности, из-за нее ты и сидишь здесь? И хотя внешне ты — их копия, у вас общий язык и только в Киото чувствуешь себя дома, японкой по-настоящему ты никогда не была».
Она опускает голову на руки и размышляет, подцепит ее кто-нибудь или она так останется до утра в одиночестве. Неизвестно еще, что хуже.
Райли говорит: нет ничего нового под солнцем. На это Эмико заметила ему сегодня, что она — из Новых людей, а их раньше на свете не было. Райли хохотнул, согласился, сказал: «Ты у нас — нечто особенное», — и добавил, что раз так, то как знать — возможно, для нее и нет ничего невозможного. А потом шлепнул пониже спины и отправил на сцену — побыть особенной уже там.
Она чертит пальцем на столе дорожку между намокшими подставками под бокалами с теплым пивом — скользкими и влажными, как тела девушек и посетителей, как ее собственная кожа, если ее натереть лосьоном, чтобы на ощупь (а клиенты щупать любят) та была мягче самого мягкого сливочного масла. Пусть движения Эмико неестественно резкие и механически угловатые, зато кожа более чем идеальна. Зрение у девушки лучше, чем у людей, однако даже с его помощью почти невозможно разглядеть поры на ее коже — такие они крохотные, изящно-незаметные. Оптимальные. Их сделали такими с расчетом на климат Японии и кондиционированный воздух богатых домов, но никак не на местную жару — здесь слишком тепло, а потеть не получается.