Заводная

Бачигалупи Паоло

— Это не важно. — Андерсон приветственно поднимает стакан с теплым виски. — Уже неделя, как все закрыто, а белые кители, похоже, только входят во вкус.

— Вот только не делай такое довольное лицо, — шипит Карлайл. — У тебя ведь тоже неприятности.

— Откровенно говоря, я не очень переживаю. От фабрики был свой толк, теперь его нет. — Андерсон отпивает виски и продолжает, чуть подавшись вперед: — Сейчас я хочу знать: Аккарат в самом деле так хорошо подготовился, как ты говорил? — Он кивает в сторону города. —

Потому что ему, похоже, не хватает сил.

— Ты находишь это смешным?

— Я нахожу, что если он сейчас в изоляции, друзья ему не помешают. Я хочу, чтобы ты снова с ним связался и предложил нашу чистосердечную поддержку.

— У тебя уже другое предложение? Не то, после которого он хотел бросить тебя под мегадонтов?

— Предложение то же. Как и вознаграждение. — Андерсон делает еще глоток. — Только в этот раз Аккарат, надеюсь, будет готов выслушать доводы.

Карлайл хмуро глядит на зеленый метановый огонек.

— У меня что ни день, то новые убытки.

— А как же твой козырь — насосы на плотинах?

— Перестань меня поддразнивать. Этих мерзавцев даже не запугаешь — они просто не принимают переговорщиков.

Ухмыльнувшись, Андерсон говорит:

— Как-то неохота ждать, пока придут муссоны и белые кители сообразят, что к чему. Устрой мне встречу с Аккаратом. Предложим ему все, что захочет.

— Думаешь, вот так просто сплавал на Ко Ангрит и привез оттуда революцию? И кто ее устроит — пара клерков да капитанов? Может, еще кучка младших торговых представителей, которые только и делают, что пьют и ждут, когда наступит голод и королевство снимет все эмбарго? Напугал.

— Если мы и придем, то из Бирмы, причем так, что никто не заметит, пока не будет слишком поздно. — Андерсон долго и пристально смотрит на Карлайла. Наконец тот отводит взгляд и спрашивает:

— Значит, те же условия? Никаких изменений?

— Да. Доступ к банку семян и человек по фамилии Гиббонс. Больше ничего.

— А взамен?

— Что захочет: деньги на взятки, золото, бриллианты, нефрит… Ударные войска.

— Ого. Так ты не шутил насчет Бирмы.

Рукой, в которой держит стакан, Андерсон указывает в сторону темного окна.

— Мое прикрытие пошло прахом. Либо я это признаю и двигаюсь дальше, либо, поджав хвост, бегу в Де-Мойн. Буду честен: «Агроген» всегда идет ва-банк — с тех самых пор, как ее основали Винсент Ху и Читра Д’Алесса. Так что неприятных историй мы не боимся.

— Вроде тех, что были в Финляндии?

— Надеюсь, в этот раз расходы окупятся лучше.

— Ну дела… Хорошо, устрою встречу. Но и обо мне потом не забудь.

— «Агроген» всегда помнит о друзьях.

Андерсон провожает гостя к выходу, закрывает за ним дверь и размышляет о том, как же сильно меняют человека внезапные трудности. Всегда нахальный и самоуверенный Карлайл растерян: понял, что на фоне других сейчас выделяется так,

словно у него синяя кожа, осознал, что в любой момент кители могут согнать всех фарангов в лагеря или просто убить, и никому до этого не будет дела. Вся его вера в себя внезапно оказалась отброшена, как ненужная защитная маска.

Андерсон выходит на балкон и смотрит в ночь — в сторону далекого океана, Ко Ангрита и тех сил, что терпеливо выжидают своего часа на границе королевства.

Еще немного — и пора.

24

Пока белые кители громят и карают, Канья пьет кофе в магазинчике, где подают лапшу. Немногочисленные посетители угрюмо притихли в углу — слушают бой по муай — тай по приемнику с ручным заводом. Не обращая на них внимания, она сидит на скамейке для клиентов одна — устроиться рядом никто не смеет.

Раньше кто-то, может, и рискнул бы составить ей компанию, но теперь, когда кители показали зубы, таких нет. Команда Каньи ушла вперед — рыщут, как шакалы, в поисках добычи, избавляются от прошлого, рвут прежние связи, начинают все с нуля.

Хозяин лавочки склонил голову над горячими мисками с лапшой; с подбородка течет пот, в капельках на лице отражаются голубые язычки запрещенного метана. Торговец наверняка проклинает тот день, когда купил этот газ на черном рынке.

Звук кипящих в воке сен-мидля супа временами перекрывает жестяное потрескивание приемника и приглушенные вопли со стадиона Лумпини.

Канья потягивает кофе и, мрачно ухмыляясь, смотрит на прячущих глаза слушателей. Силу они понимают. Пока министерство было добрым, не обращали внимания, даже посмеивались, но едва кители начали размахивать дубинками и поигрывать смертоносными пружинными пистолетами, вести себя стали совсем иначе.

Сколько она уже разгромила нелегальных горелок — вроде этой, вроде тех, какими пользуются в бедных лавочках с лапшой и кофе, когда не могут заплатить за разрешенный, облагаемый налогом метан? Наверное, сотни. Газ слишком дорог, дать взятку дешевле. Правда, на черном рынке нет тех добавок, которые придают пламени безопасный зеленый оттенок, но таков риск, и на него шли охотно.

«До чего просто было нас подкупить!»

Канья прикуривает от огня, грозящего неприятностями хозяину лавки; тот не мешает и делает вид, что ее здесь вообще нет. Удобно обоим: она будто бы не белый китель, заметивший запрещенную горелку, а он вовсе не желтобилетник, которого за это могут кинуть на верную смерть в душную башню к своим собратьям.

Капитан задумчиво делает затяжку. Этот человек страха не показывает, но его чувства и без того ясны. Канья вспоминает тот день, когда в ее деревню пришли белые кители: засыпали теткины пруды с рыбой щелоком и солью, забили кур, свалили в кучу и спалили.