Завоеватель Парижа
Шрифт:
Пушкин был явно смущен и не нашелся даже сразу, что сказать. Граф же весь трепетал — воспоминания душили его.
Море рядом плескалось весело и протяжно.
По вступлении на престол Александра I Ланжерон одно время продолжал заведовать Брестскою инспекциею войск, а затем при первой войне с Наполеоном, возникшей в 1805-м году, получил командование 2-й колонною русских войск. После соединения в Ольмюце с приближавшеюся с берегов Дуная армией М. И. Кутузова, Ланжерон получил начальство над шестью
Картинка. ЗАРЯ АУСТЕРЛИЦА
Последний день ноября 1805-го года в южной Моравии был тих, солнечен и туманен, скорее даже как-то дымчат. Скульптуры в парке были очень теплые, живые, покрытые рябью солнечных бликов. Багрово-желтый оттенок палой листвы обрамлял их изумительной красоты каймой. Белый мрамор античных статуй на этом ярком двухцветном фоне был совершенно ослепителен.
— Тут все так непередаваемо чудесно, что хочется плакать, — говорил генерал Ланжерон графу Кауницу, владельцу поместья и города Славков, который, войдя незадолго до этого в состав Австро-Венгерской империи, стал именоваться Аустерлицем. Граф Кауниц, впрочем, на дух не переносил новое название.
Два графа, пройдясь изрядно по роскошным парковым аллеям, направились в замок. Он был выстроен в стиле барокко на месте ренессансного дворца (а в XII веке тут находился дворец тамплиеров) для моравского рода Кауницев.
План здания был спроектирован в виде буквы «U». Граф Ланжерон и граф Вацлав Антонин вошли в Зал предков, находившийся посередине западного крыла и украшенный плафонной фреской с изображением богов на Олимпе. Из Зала предков, они, не задерживаясь, прошли в Овальный зал (это была необъятных размеров гостиная), где уже сидели остальные гости, приглашенные на обед к владельцу Славкова.
Ланжерон, служивший некогда полковником в страже Версальского дворца, был очарован, но и грустен, ибо на него хлынули потоком воспоминания о версальской жизни.
Между тем, в это примерно время русско-австрийские войска, занявшие было Праценские высоты у Аустерлица, перебросили часть своих резервов с высот на правый фланг и сделали это к великой радости Наполеона. Узнав об этом, он тут же захлопал в ладоши и стал беспрестанно шутить (маршалы вспомнили, что намедни он несколько раз повторил: «Працен — это ключ к победе»).
Ланжерон же, полки которого, кстати, были оставлены на Працене, после возвращения от графа Кауница весь потемнел от тихого бешенства. Он только почти беззвучно прошептал: «Ослабить эти высоты мог только безумец или самоубийца». Он тогда еще не знал, но догадывался, что решение это принял император всероссийский.
Когда Ланжерона вызвал к себе граф Федор Федорович Буксгевден, командующий левым флангом русско-австрийских войск и его непосредственный начальник, то он прямо сказал ему, даже не пытаясь сдерживаться:
— Граф, я не сомневаюсь ни минуты, что Бонапарт вас всех обвел вокруг пальца.
В ответ Федор Федорович высокомерно рассмеялся. Торжествующе глядя пустыми голубыми глазами, он сказал Ланжерону:
— Вам везде чудятся враги, мой друг.
Ланжерон же запальчиво отвечал:
— А вы, граф, не в состоянии нигде разглядеть никакого врага.
Буксгевден так и не простил Ланжерону его правоты. Когда французы заняли праценские высоты, то Федор Федорович написал записку главнокомандующему Кутузову, в которой назвал Ланжерона изменником. Войска союзников, действительно, были расколоты надвое.
Однако Ланжерон, который всегда был уверен в непроходимой тупости своего начальника, был обижен не столько на него, сколько на Кутузова:
— Как он терпит вмешательство в свои обязанности главнокомандующего? Как он дает помыкать собой императорским фаворитам? Боже, какое немыслимое самоуправство! А особенно невыносим князь, утверждающий, что Бонапарт нас боится, что он боится дать нам генеральное сражение. И государь верит этому самонадеянному мальчишке! Ужас! Все гибнет от произвола нескольких спесивых болванов…
Все это Ланжерон говорил себе, выходя поздно ночью от Буксгевдена, а на рассвете началась битва.
Под Аустерлицем он вначале сражается в центре левого фланга русской армии, а затем пытается задержать отступление русских войск вместе с бригадой генерала Каменского, но безуспешно.
Картинка. О ДЕРЕВУШКЕ ПРАЦ И ОКРЕСТНОСТЯХ
Густой, плотный туман лег на холмы, он накрыл их полностью, сжал, cдавил, стиснул. Ланжерону даже показалось, что сейчас его и его колонну, приготовившуюся к марш-броску, просто сплющит туманом. А если и не сплющит, то придется спускаться вниз — в могилу.
Деревня Прац, примостившаяся у подножия двух холмов, оказалась в какой-то сплошной, непроходимой темноте, как в могиле. И все кто были там внизу, представлялись заживо похороненными.
Настроение было отвратительное, мерзкое. Граф знал, что катастрофа совершенно неминуема, и она все приближалась и приближалась, со все нараставшей скоростью.
Ланжерон резко, нервно провел носком сапога по мокрой от росы траве. Сначала он мысленно росу сравнил со слезами, а потом с кровью. Граф был уверен, что русской кровушки сегодня прольется много, был уверен, что скоро начнется бойня.