"Завтра Война"
Шрифт:
– А разве не возродятся павшие?
– Нет, - Василиса оправилась: - Деревня сожжена вместе с Столпом Возрождения, а без него вернуться никому невозможно.
– Прискорбно, соболезную.
– Не скорбеть надобно, но тризну справить и радоваться, - Василиса улыбнулась: - Хороший человек перешёл в лучший мир, избавившись от тягот мирских, оставив детей славных, тем самым продолжив род свой. А плачу я лишь от того, что жалко себя, да и детишек, вот и горюю потому, но за мужа я рада, да и…, - Василиса запнулась, принявшись тут же прибираться, да выставлять завтрак: - Ой,
– Василиса, так остальные принадлежат вашим? Из деревни? – осторожно спрашиваю, боясь пробудить новый поток слез.
– Нашим? Дайте, гляну, - женщина подошла, вытирая о подол руки и слегка шмыгая носом: - Этот припоминаю и этот, вот эти тоже, и это колечко, а остальные не знаю, видимо, не из наших.
– Вы можете отдать родственникам те, кого знаете? Чтобы… они тоже узнали.
– Могу, - Василиса кивнула, машинально вытирая рукой щеку: - Всем передам, вместе и справим тризну по мужикам нашим, - женщина отобрала пригоршню медных и некоторых серебряных, и вышла прочь, уже не сдерживая слезы.
Я какое-то время сидел, глядя на стоявшую передо мной кружку с чаем, румяные пирожки с повидлом не вызывали желания тут же схватить их и приняться поедать один за другим. А в голове крутилась лишь мысль, точащая изнутри, упрекая меня в том, что догадался выложить горсть трофеев прямо на столик в светлице.
«Надо же было додуматься, и вот что теперь делать? Жила женщина и надеялась, да и дети ждали, а теперь все…, правильно говорили люди во время войны: «уж лучше без вести пропавшим». Все правильно, теперь же…, теперь же ничего не изменить» …
Кружка чая стремительно осушалась, пирожки исчезали с тарелки.
«Странно, я действительно что-то могу решить, изменить мир и защитить людей, создать идеальное или близкое к этому государство. А вместо этого, я сижу и пытаюсь оправдаться, мол, не моя в этом вина. Но вина действительно моя, как правителя, ведь именно я допустил раскол, я позволяю нападать на беззащитных, я не мешаю бродить по некогда землям Североси не пойми кому. Нет, именно моё бездействие до этого, именно моя боязнь ответственности в итоге выльется в большое горе для всех, если ничего не изменить».
Я встал, снимая с себя просторную рубаху, оголяя тело, сросшееся с частями мифриловых доспехов, ставших моей второй кожей, более прочной, нежели родная. Больше всего выделялась левая рука, закованная в вросший мифрил, остальное же тело могло освобождаться от доспехов.
Это больше походит на доспехи героя из какого-то фантастического фильма, когда части брони будто бы проявлялись на голом теле, сцепляясь с соседними, но все же, лишь визуально. Спасибо принятой миром игровой механике, иначе я бы потратил минимум час, чтобы нацепить на себя полный доспех. Одна нательная кольчуга чего стоила, а после поверх её надо бы было одеть ещё пластинчатую кольчугу, да и после повторить со штанами то же самое. А тут подумал, и части мифрилового доспеха, будто бы проступая сквозь плоть, вставали на свои места, подгонявшись под изменившееся тело, ничуть не
Обруч короновал голову поверх белёсых волос, шлем остался в инвентаре, без надобности он сейчас, как и оружие, хотя, Правдоруб материализовался за спиной вместе с креплением. Взгляд обратился к занимающим свои места перстням на правой руке, от которых веяло силой и благостным теплом. Теперь я готов к тому, чтобы начать жить иначе.
В дверях встречал почётный караул из стоявших в наряде братийников и волков. Мрак и Белис заняли самые важные места, охраняя вход в мои покои, не подпуская воинов, но те и не стремились настаивать, заняв посты у внешних дверей коридора. Когда я вышел, в миг возле появился гоблин-писарь Гили, тут же поклонившись до земли, не взирая на тяжёлую книгу в своих руках.
– Доброго дня, Государь! – пропищал гоблин: - За время Вашего отсутствия скопилось два десятка тысяч писем, среди них прошений десять тысяч двести восемьдесят пять, угроз девять тысяч восемьсот пятьдесят три, иного содержания…
– Гили, и я рад тебя видеть, откуда столько писем? Я же велел заниматься почтой.
– Гили занимается, только вот Гили не может решать за Государя!
– Ладно, с этим позже разберусь, что ещё?
– Вас ожидают просители…
– Опять? Так, ладно, мне нужны Посадские и Воевода.
– Они в полном числе со всеми полномочными третий день ожидают Вас в Тронном Зале, Государь.
– Третий? Так я же… уже прошло три дня со свадьбы?
– От Семена Дня прошло семь дней, а ожидают третий всего лишь.
– А чего мне не сказали?
– Так велено было не беспокоить.
– Кем?
– Заступниками, - Гили перевёл взгляд на Мрака и Белис: - Да и понимает люд, вот и не беспокоит.
– Ясно, ладно, пошли, подождали, и хватит.
Все тот же коридор, наполненный шумом бурлящей во дворце жизни, а ведь совсем недавно здесь царила полнейшая тишина. Но сейчас разносятся десятки голосов, камень впитал тепло людских сознаний, обретя собственное неповторимое дыхание.
Мой взгляд уловил сидевшую возле окна Василису, обнимающую своих детей, и я невольно остановился, не входя в примыкающую к коридору залу.
– Мам, - произнёс подросший Семён: - Да не плачь ты, и мы не будем, мы большие. Мы и так знали, что папка сгинул.
– Не плать, - отозвались маленькие сестры.
– Не плачь, все же хорошо, да и тебе теперь можно будет выйти за дядьку Воислава.
– Семён! – Василиса встрепенулась, её лицо покраснело.
– А что? И нам он нравится, хороший, вон дядя Огнеслав с ним в друзьях, да и… мам, все нормально, мы не против.
– Ох уж вы мои! – Василиса крепко прижала к себе своих чад.
– Мам! – встрепенулся Семён: - Хватит уже этих нежностей!!! Меня ребята ждут!
Я на какое-т вовремя оцепенел, а после все же взял себя в руки и двинулся дальше. Если я все правильно понял, а я не мог понять неправильно, то скоро… а почему бы и нет?
– Государь! – присутствующие поклонились, когда я вошёл: - Доброго дня!
– Доброго, - киваю, проходя сквозь расступающихся, среди которых были и люди, и гномы.