Завтрак с полонием
Шрифт:
Вскоре он выбежал на широкую улицу и перешел на быстрый шаг, чтобы не привлекать к себе внимания прохожих.
Одернув плащ и пригладив волосы, он замахал рукой проезжающему мимо мини-кебу.
— Куда едем, сэр? — осведомился невозмутимый водитель.
Павел взглянул на часы и охнул:
— Как много времени! К театру «Олд-Вик», пожалуйста!
Таксист тронулся.
Павел машинально взглянул в зеркало заднего вида и увидел едущую метрах в двадцати следом за ними черную «тойоту-камри».
Когда Павел подъехал
— Опаздываете, сэр! — с мягким укором проговорил швейцар, распахивая перед ним дверь. — Уже начался третий акт!
Двадцатка озарила его лицо светлой мечтательной улыбкой.
— Меня ждут в ложе миссис Борзовски, — сообщил Павел.
Служительница, темнокожая женщина средних лет в старомодных круглых очках, повела его по коридору, плавным полукругом охватывающему зрительный зал, открыла своим ключом дверь ложи. Павел вложил в ее ладонь хрустящую купюру, вошел в полутемное помещение аванложи, сбросил пальто на диванчик и откинул портьеру.
Первое, что он увидел, была ярко освещенная сцена, скупо и сурово обставленная комната, огромный ковер на стене — покои королевы в замке Эльсинор. Сама королева, величественная немолодая женщина, стояла возле узкого стрельчатого окна, полуобернувшись к сыну. Гамлет, полноватый блондин лет тридцати, стоял перед ней, тяжело дыша от переполнявшего его гнева.
— Ты помнишь, кто я? — продекламировала королева в испуге и раздражении.
— Помню, вот вам крест! — с горечью отозвался Гамлет. — Вы — королева в браке с братом мужа и, к моему прискорбью, мать моя…
Глаза Павла привыкли к полумраку зрительного зала, и он разглядел рядом, в ложе, медовые волосы и прелестное, измученное лицо Милены Борзовской.
— Это вы! — громко прошептала она. — Я уже не надеялась, что вы придете… а еще говорили, что для вас так важен наш разговор…
— Меня задержали, — таким же громким, свистящим шепотом ответил Павел, склоняясь к женщине. — Но теперь я здесь и очень надеюсь услышать от вас правду, которая поможет мне прояснить это запутанное дело.
— Правду? — усмехнулась Милена. — Всей правды не знает никто, а уж тем более я. Думаю, что мой муж тоже не знает всей правды.
— Вы… ближе к делу, — прошептал Павел, склонившись к ней совсем близко.
— Примерно дня за три до того случая в баре «Итцу», до того как его отравили, Литовченко приехал к нам в загородный дом. Муж проводил несколько дней в поместье. Обычно он занимается служебными делами только в городе, в своем лондонском офисе, но тут, видно, было что-то срочное. Я обрадовалась случаю увидеться с Алексеем, думала, что он останется на обед, пошла спросить об этом, но из кабинета доносились такие крики… Муж был очень недоволен Алексеем, тот пытался ответить. Но я по голосу поняла, что муж в самом настоящем бешенстве. Я страшно испугалась, потому что, как я тогда думала, причина такого недовольства Алексеем
Милена замолчала и склонила голову низко-низко, вспоминая тот день.
Тогда, слыша сердитый голос мужа, она обмерла от страха, потому что перед глазами встала вдруг юность — ее родной поселок городского типа под названием Воробьево, серое небо над головой, серые от пыли кусты, серые лица вокруг… Она понимала, что страхи ее напрасны, что муж не сможет вернуть ее туда, в серую безрадостную жизнь, но сердце колотилось, и волосы едва не встали дыбом.
Шум в кабинете мужа стих, задвигали стульями, Милена поняла, что разговор окончен, и торопливо выбежала в другую дверь, чтобы перехватить Алексея. Ей обязательно нужно было с ним поговорить до того, как муж призовет к ответу.
Литовченко был мрачен. Она схватила его за руки: «Ну что, ну что? Что он сказал? Он узнал, да?»
Он отнял руки, посмотрел хмуро и зло: «Да при чем тут ты? Вечно вы все о своем…»
Но она вдруг поняла, что ничего уже не будет как прежде, что это едва ли не последняя их встреча, потому что все изменилось и ничего уже не поправить. Она снова схватила его руки и прижала к своим пылающим щекам.
«Не уходи так! Ты должен мне все объяснить!»
И в этот момент в комнату вошел муж. Он увидел их и слышал ее последние слова.
«Вот даже как? — спросил он насмешливо. — Очень интересно…»
Литовченко побагровел — не от смущения, а от злости, вырвал руки у Милены и вышел, не произнеся ни слова. Муж глазами указал ей, чтобы шла впереди него в кабинет.
В кабинете она почувствовала ужасную слабость — от потрясения и от страха. Она едва смогла дойти до кресла.
«Вот что, дорогая моя, — сказал муж, — сейчас ты мне все расскажешь. Все по порядку. И лучше будет, если ты просто крутила романчик с этим… — он не стал определять, с кем именно, — а не имела с ним какие-то другие отношения».
«О чем ты?» — не могла не удивиться она.
Муж посмотрел на нее долгим, испытующим взглядом и понял, что она в смятении и не станет сейчас врать. И объяснил ей, что этот негодяй, оказывается, за его спиной собирал компромат на всех и на него тоже. Компромат этот он хотел использовать с самыми прозаическими целями — получить за него большие деньги. Муж хотел знать, помогала ли ему в этом Милена.
Выслушав все, Милена почувствовала себя так плохо, что даже не могла говорить. Впрочем, муж и так все понял, ведь он достаточно хорошо ее знал.
С Литовченко Милена больше не встречалась.
— И все же, — прошептал Павел, выслушав ее рассказ, — вы твердо уверены, что это не ваш муж отравил Литовченко?
— Да, совершенно уверена, потому что он был так подавлен и озабочен, когда это случилось. Видно было, что он этого совершенно не ожидал. Уж если бы это сделали по его приказу, он бы все предусмотрел, уверяю вас, — ответила Милена, глядя на сцену.
На сцене тем временем обстановка накалялась. Королева Гертруда, в испуге отступая перед сыном, воскликнула: