Заячий ремиз
Шрифт:
– Ты всеобщий возмутитель и наипервый злодiй: мы жили тихо, и никого у нас, кроме конокрадов, не было; а ты сам пошел твердить про потрясователей, и вот все у нас замутилось. А теперь уже никто никому и верить не хочет, что у нас нет тех, що троны колеблят. Так подавай же их! Даю тебе неделю сроку, и если не будет потрясователя – я тебя подам к увольнению!..
Вот вам и адское житие, какого я себе сам заслужил за свою беспокойность!
И, ох, как я после этой беседы в нощи одинок у себя плакал!. Дождь льет, и молнья сверкает, а я то сижу, то хожу один по покою, а потом падаю на колени и молюсь: «Господи! Даруй же ты мне его и хоть единого сего сына погибельного», и опять в уме «мечты мои безумны»… И так много раз это, просто как удар помешательства, и я, с жаром повторивши, вдруг упал лицом на пол и потерял сознание, но вдруг новым страшным
Можете себе вообразить, что такое со мной в этот момент сделалось! После толикого времени зависти, скорби и отчаянья, и вдруг вот он! – он мне дарован и послан по моей пламеннейшей молитве и показан, при громе и молонье и при потоках дождя в ночи.
Но размышлять некогда: он сейчас должен быть изловлен.
XXIV
Я так и завопил:
– Христя! Христя!
Аж она, проклятая баба, спит и не откликается. Ринулся я, як зверь, до ее комнаты и знову кричу: «Христя!» и хочу, щоб ее послать враз, щоб Теренька сию минуту кони подал, и скакать в погоню, но только, прошу вас покорно, той Христины Ивановны и так уже в ее постели нема, – и я вижу, що она и грому и дождя не боится, а потиху от Тереньки из конюшни без плахты [60] идет, и всем весьма предовольная… Можете себе вообразить этакое неприятное открытие в своем доме, и в какую минуту, что я даже притворился, будто и внимания на это не обратил, а закричал ей:
60
Плахта (укр.) – платок, обертываемый женщинами вокруг пояса вместо юбки.
– Вернись, откуда идешь, преподлейшая, и скажи ему, чтоб сейчас, в одну минуту, кони запряг! Аж Христька отвечает:
– Теренька не буде вам теперь коней закладать.
– Это еще що?.. Да як ты смiешь! А она отвечает:
– А вже ж cмiю, бо що се вы себе выдумали, по ночи, когда всi християне сплят, вам щоб в самiсенький сон кони закладать… Ни, не буде сего… – А-а!.. «Не буде»!.. «Самiсенький сон»… «Все християнство спочивае»… А ты же, подлая жинка, чего не спочивала, да по двору мандривала [61] !
61
Мандривать (диал.) – бродить, странствовать.
– Я, – говорит, – знаю, зачем я ходила.
– И я это знаю.
– Я ходила слушать, як пиликан пиликае.
– А-га! Пиликан пиликае!.. Хиба в такую грозу слышно, як пиликают!..
– Оттуда, где я была, слышно.
– Слышно!.. Больше ничего, как ты – самая бессовiстная жинка.
– Ну и мне то все едино; а Теренька кони закладать не здужае.
– Я вам дам: «не здужае». Сейчас мне коней!
– У него зубы болят…
Но тут уж я так закричал, что вдруг передо мною взялись и кони и Теренька, но только Теренька исправда от зубной боли весь платком обвязан, но я ему говорю:
– Ну, Теренька, теперь смотри! Бей кони во весь кнут, не уставай и скачи: потрясователь есть! – настигни только его, щоб в другий стан не ушел, и прямо его сомни и затопчи… Що там с ними разговаривать!
Теренька говорит:
– Надо его на мосту через Гнилушу настичь – тут я его сейчас в реку сброшу, и сцапаем.
– Сделай милость!
И как погнал, погнал-то так шибко, что вдруг, – представьте, – впереди себя вижу – опять пара коней, и на всем на виду в тележке сидит самый настоящий, форменный враг империи!
Теренька говорит:
– Валить с моста?
– Вали!
И как только потрясователь на мост взъехал, Теренька свистнул, и мы его своею тройкою пихнули в бок и всего со всеми потрохами в Гнилушу выкинули, а в воде, разумеется, сцапали… Знаете, молодой еще… этак среднего веку, но поза рожи самоужаснеющая, и враз пускается на самую преотчаянную ложь:
– Вы, – говорит, – не знаете, кто я, и что вы делаете!
А я его вяжу за руки да отвечаю: – Не беспокойся, душечка, знаем!
– Я правительственный
– Ладно, голубчик, ладно! Я тебя посажу на заводе в пустой чан: тебе будет хорошо; а потом нас разберут.
Но он вошел в страшный гнев и говорил про себя разные разности, кто он такой, – все хотел меня запугать, что мне за него достанется, но я говорю:
– Ничего, душко мое, ничего! Ты сначала меня повози, а после я на тебе поезжу! – и посадил его в чан, приставил караул и поскакал прямо в город с докладом:
– Пожалуйте, что мне следует: потрясователь есть.
XXV
Но ведь представьте же, что я в город не доехал, и наверно могу сказать, что, почему так случилось, вы не отгадаете. А случилося вот что: был, как я вам сказал, очень превеликий дождь, да и не переставал даже ради того случая, что я совершил свои заветные мечты и изловил первого настоящего врага империи. И вот я себе еду под буркой весь мокрый и согревься, мечтаю, як оный гоголевский Дмухонец [62] : що-то теперь из Петербурга, какую мне кавалерию вышлют: чи голубую, чи синюю? И не замечаю, как, несмотря на все торжествование моей победы и одоления, нападает на меня ожесточенный сон, и повозка моя по грязи плывет, дождь сверху по коже хлюпае, а я под буркою сплю, як правый богатырь, и вижу во сне свое торжество: вот он, потрясователь, сидит, и руки ему схвачены, и рот завязан, но все меня хочет укусить, и, наконец, укусил. И я на этом возбудился от сна; и вижу, что время уже стало no-ночи, и что мы находимся в каком-то как будто незнакомом мне диком и темном лесе, и что мы для чего-то не едем, а стоим, и Тереньки на козлах нет, а он что-то наперед лошадей ворочается, или как-то лазит, и одного резвого коня уже выпряг, а другого по копытам стучит, и этот конь от тех ударений дергает и всю повозку сотрясает.
62
Не здужае (укр.) – не сможет. …еду… мечтаю, як оный гоголевский Дмухонец. – Имеется в виду персонаж комедии «Ревизор», городничий Сквозник-Дмухановский.
Я ему закричал: – Теренька! Что это? Отчего кони так дергают и сотрясают?
А он отвечает:
– Молчать!
– Как молчать? Где мы?
– Не знаю!
– Что это за глупости! Как ты не знаешь?!
– Я хотел по ближней дорожке через лес проехать, да вот в лесу и запутался.
– Ты, верно, с ума сошел и хочешь меня убить!..
– Не стоит рук пачкать.
– Кацап проклятый! Тебе все стоит: хоть копеечку за душу взять, и то выгодно: сто душ загубишь и сто копеек возьмешь! Вот тебе и рубль! Но я тебе лучше так все деньги отдам, только ты меня, пожалуйста, не убивай.
А он на эти слова уже не отвечал, а вывел пристяжную в сторону и сказал:
– Прощай, болван! Жди себе орден бешеной собаки! – и поскакал и скрылся.
Представьте себе вдруг такое обращение и как я остался один среди незнакомого леса с одним конем и не могу себе вообразить: где я и что со мною этот настоящий разбойник уделал?
А он такое уделал, что нельзя было и понять иначе, как то, что он достал мгновенное помешательство или имел глубокий умысел, ибо он, как уже сказано, ускакал на пристяжном, покинув тут и свой кучерский армяк и Христин платок, которым был закутан – очевидно, от мнимой зубной боли, а другому коренному коню он, негодяй, под копыта два гвоздя забил! Ну, не варвар ли это, кацапская рожа! Боже мiй милi, что за положение! А дождь так и хлыще, а конь больной ногой мотае и стукае, аж смотреть его жалостно… Думаю: посмотрю-ка я, чи нема у меня под сиденьем клещей, – может быть, я ими хоть одного гвоздя у несчастного коняки вытащу. И с тiм, знаете, только що снял подушку с сиденья, как вдруг что же там вижу: полно место тiх самых гаспiдских листков [63] , що и «мы не так живем и как надо» и прочие неподобные глаголы.
63
…полно место тiх самых гаспидских листков… – то есть аспидских листков. Во всех предшествующих изданиях печаталось «госпидских», что нарушало смысл фразы.