Зайти с короля
Шрифт:
Урхарт осознал, что он перестает быть хозяином положения и что она манипулирует им гораздо искуснее, чем это получилось бы у общественных деятельниц, которые удалились, потеряв надежду добиться своего. Он попытался припомнить, когда в последний раз анализировал итоги опроса общественного мнения, и не смог. Его политические зубы прорезались в эпоху господства инстинктов и идей, а не социологов с их компьютерами, и до сих пор внутреннее чутье еще его не подводило. До сих пор. Но эта женщина заставила его почувствовать себя отставшим от жизни и потерявшим ощущение реальности.
Он увидел, что в дальнем углу огромной гостиной выкатывают рояль.
— Мисс Куайн, я очень хотел бы подробнее ознакомиться с вашими взглядами, но боюсь, что меня вот-вот призовут к
Его жена уже вела тенора за руку н роялю, и Урхарт знал, что в любую минуту он может понадобиться ей для того, чтобы представить артиста публике.
— Быть может, у вас найдется для меня время в другой раз? Похоже, что о женщинах я знаю гораздо меньше, чем мне это казалось.
— Похоже, что у членов правительства сегодня на меня большой спрос, — в тон ему отозвалась она. Ее жакет распахнулся, открыв для обозрения элегантного покроя, но простые предметы одежды, запечатанные большой пряжкой пояса. Это дало ему возможность впервые бросить взгляд на ее фигуру.
Она отметила про себя, что он и увидел, и оценил увиденное. — Надеюсь, что вы, по крайней мере, не забудете сказать „пожалуйста".
— Не беспокойтесь, не забуду, — улыбнулся он.
Его жена уже делала ему знаки рукой.
В этом году приметы праздника не очень бросались в глаза. Майкрофт, работы которому заметно убавилось после того, как журналисты поменяли свои компьютеры на толчею рождественских игрушечных базаров и забегаловок, бесцельно брел по мокрым улицам в поисках… В поисках чего, он и сам не знал. Чего-то, все равно чего, только бы избавиться от гробовой тишины дома. Распродажи начались рано, задолго до Рождества, но вместо покупателей у дверей магазинов толпились молодые люди с северным акцентом и грязными руками, просящие денег. А может быть, они были и раньше, но у него просто не хватало времени заметить их? Он сделал попытку пройтись по магазинам Кингз-роуд, но очень скоро выдохся. Он не представлял, какую игрушку хотели бы получить его дети и что вообще их интересует. В любом случае это Рождество они проводят со своей матерью. „Со своей матерью", а не „с Фионой". Как легко перешел он на язык брошенных мужей. Через стекло витрины он смотрел на соблазнительное женское белье и спрашивал себя, неужели его дочь носит такое же, когда его мысли прервала молоденькая девица, которой, несмотря на румяна и губную помаду, нельзя было дать больше шестнадцати. Несмотря на холодную и промозглую погоду, пуговицы ее пластикового дождевика были расстегнуты.
— Алле, солнышко, с Рождеством. Ничего не хочешь повесить на макушку своей елки? — Она задрала полы дождевика, обнажив порядочный кусок своего бледного тела. — Рождественская распродажа, всего тридцать фунтов.
Он посмотрел на нее долгим взглядом, мысленно снимая остальную часть дождевика и обнаруживая под пластиком, искусственной кожей и косметикой женщину со всей ее жизненной энергией, влекущей упругостью молодости и даже белозубой улыбкой, которую можно было принять почти за искреннюю. Уже больше трех дней он ни с кем не говорил ни о чем, кроме дела, и знал, что ему отчаянно нужен собеседник. Даже перебранка с женой по поводу сорта зубной пасты лучше этого молчания и пустоты. Ему требовалось человеческое общение, возможность дотронуться до кого-то рукой, и после всего, что сделала Фиона, он не чувствовал бы себя виноватым. Вот шанс как-то расквитаться с ней, доказать себе, что он не просто жалкий рогоносец. Он еще раз посмотрел на девушку, но даже желание отомстить не преодолело в нем внезапного резкого отвращения. Мысли о ее наготе, ее сосках, о покрытых волосами частях тела, о шершавых подмышках, о самом ее запахе вызывали у него тошноту. Его охватила паника, смущение — а вдруг кто-нибудь видел все это? — но больше всего его удивила сила собственных чувств. Он понял, что она физически отвратительна ему, — может быть, просто потому, что она одного с Фионой пола? Он нашел в кармане пятифунтовую бумажку, протянул ей и отрывисто
Проигнорировав сардоническую улыбку гардеробщика, принявшего у него пальто, он устремился прямо к бару, чтобы взять большую порцию виски. Прошло некоторое время, прежде чем он отдышался и огляделся вокруг, чтобы убедиться, что на него никто не смотрит. Заведение представляло собой переделанную пивную с черными стенами, множеством зеркал и фонарями, как в дискотеке. В одном его конце была приподнятая над полом танцевальная площадка, но ни иллюминация, ни музыкальный автомат не работали. Было еще рано, несколько посетителей в зале рассеянно смотрели на экраны многочисленных телевизоров, где показывали старый фильм с Марлоном Брандо. Звук был выключен, чтобы не заглушать рождественскую музыку, запущенную персоналом для своего удовольствия. На стенах висели снимки того же Брандо в мотоциклетной кожанке, а также снимки Пресли, Джека Николсона и нескольких более молодых киноактеров, которых Майкрофт не знал. Все это выглядело очень странно и совсем не напоминало джентльменские клубы Пэл Мэл, к которым он привык. Кресел не было. Заведение было поилкой, рассчитанной на то, чтобы посетители стояли или двигались, но вовсе не мурыжили весь вечер одну кружку пива.
— Вы вошли, пожалуй, несколько торопливо. — Прилично одетый мужчина лет тридцати с лишним, судя по акценту, бирмингемец, стоял возле него. — Не возражаете, если я присоединюсь к вам?
Майкрофт пожал плечами. Он все еще не пришел в себя, и у него не хватило духу проявить твердость и отказаться от общества незнакомца с дружелюбным голосом. Его одежда была несколько причудлива, но вполне аккуратна: вареные джинсы тщательно выглажены, как и белая рубашка с аккуратно закатанными рукавами. Крепкие мускулы говорили о хорошей физической подготовке.
— Вы словно от чего-то убегали.
Виски разлилось теплом по телу, и Майкрофт почувствовал себя более непринужденно. Он рассмеялся:
— От женщины. Она хотела подцепить меня. Они оба рассмеялись, и Майкрофт заметил, что незнакомец внимательно разглядывает его. Он ничего не имел против: глаза незнакомца были дружелюбны, полны участия и заинтересованности. И интересны. Карие, с золотистым отливом.
— Обычно бывает наоборот, женщины бегают от меня, — продолжил он.
— Судя по вашим словам, вы порядочный бабник.
— Нет, я имел в виду не это… — Майкрофт закусил губу, внезапно почувствовав боль и унижение, оттого что на Рождество он оказался один. — От меня ушла жена. После двадцати трех лет брака.
— Простите, мне жаль.
— С какой стати? Вы не знаете ни ее, ни меня… — Вновь горечь переполнила его. — Извините, не очень-то вежливо с моей стороны…
— Не обращайте внимания. Можете даже накричать на меня, если вам от этого станет легче.
— Спасибо. Только что я был готов так и сделать. — Он протянул свою руку: — Дэвид.
— Кенни. Не забывайте, Дэвид, что на свете вы не один. Поверьте, в вашем положении тысячи людей. Они чувствуют себя одинокими на Рождество, и совершенно напрасно. Одна дверь закрылась, другая откроется. Считайте, что это начало нового куска вашей жизни.
— Один мой знакомый сказал мне примерно то же самое.
— Значит, это правда.
У него была широкая, непринужденная улыбка, полная жизни. Он пил экзотическое мексиканское пиво прямо из горлышка бутылки, на которое была нанизана долька лимона. Майкрофт бросил взгляд на свое виски и подумал, не попробовать ли ему что-нибудь новенькое, но потом решил, что он слишком стар, чтобы менять привычки. Он попытался припомнить, когда в последний раз пробовал что-то новое или знакомился с кем-нибудь не по долгу службы.