Зайти с короля
Шрифт:
— Вы хотите подловить остальных, основываясь только на одних этих сведениях. — Это был не вопрос, а предположение: новость шла на первую страницу, когда никто из конкурентов этого не делал.
— Нет, не тольно на этих, — задумчиво ответил Лэндлесс, — и не забудь рассказать об этом в редакции.
— Но это значит, что через час об этом будет знать вся Флит-стрит. — Они оба знали, что в редакции были сотрудники, которые подрабатывали, давая знать соперникам, когда что-нибудь происходило, получая вознаграждение за слухи, передаваемые в обратном направлении. — Все бросятся по следу. Решат, что мы что-то раскопали, о чем они не знают. Никто не хочет быть застигнутым врасплох, и это будет на первой странице у всех?..
— Вот
Он бросил трубку на аппарат и повернулся к Квентину, который стоял, прислонясь к стене в дальнем конце отделанной мрамором огромной ванной комнаты, и внимательно изучал аэрозольный баллончик.
— Квентин, ты помнишь короля Эдуарда Второго? — Вы имеете в виду того, которого застали с окровавленной кочергой в руках? — Он презрительно скривил губы, подтверждая, что ему известна эта легенда о подлом убийстве.
— Если я когда-нибудь узнаю, что хоть одно слово моего разговора было повторено за этими стенами, ты будешь Эдуардом Первым. И я лично позабочусь о кочерге. Ты меня понял?
Квентин постарался, очень постарался убедить себя, что газетчик шутит. Он бодро улыбнулся, но в ответ получил только пристальный взгляд, который не оставлял места для сомнений. Квентин вспомнил, что Лэндлесс никогда не шутил. Не произнеся больше ни единого слова, Квентин вернулся к стрижке.
Первый выпуск она купила на улице. На лестнице она столкнулась с курьером.
— Рад видеть вас снова, мисс.
Ухо Салли резануло это „снова". Ей только показалось или это ее вина говорила в ней? Нет, не вина. Она уже давно решила не подчинять свою жизнь правилам, которые другими так легко отвергаются. Она никому ничего не должна, и она не будет единственной нищей святой среди окружающих.
Он разложил газеты рядом на полу и долго в задумчивости разглядывал их.
— Началось, Салли, — сказал он наконец. Она отметила нотку опасения в его голосе. — Скоро мы будем за точной возврата,
— На пути к победе.
— Или на пути к тартарары.
— Перестань, Френсис, это то, чего ты хотел. Люди начинают задавать вопросы.
— Не пойми меня неправильно, я не падаю духом, я только слегка осторожен. В конце концов, я англичанин, и это мой король. И, похоже, не только мы задаем вопросы. Кто этот Квиллингтон, этот неизвестный пэр с манией мессианства?
— А ты его не знаешь? Это брат человека, который, как говорят, настолько близок к принцессе Шарлотте, что может подхватить ее грипп. Регулярно фигурирует в колонках светских сплетен.
— Ты читаешь светские сплетни? — Он был неприятно удивлен: Элизабет имела привычку читать их за утренним столом. Он внимательно посмотрел на Салли, спрашивая себя, доведется ли ему когда-нибудь завтракать с ней.
— Многие из моих клиентов живут ими. Притворяются расстроенными, когда фигурируют в них, и просто убиты, когда их там нет.
— Значит, Квиллингтон — из королевской рати, не так ли? А королевская рать уже приняла вызов и готовится к битве.
Он все еще стоял над газетами.
— Кстати, о клиентах, Френсис. Ты хотел познакомить меня с новыми лицами, но, кроме случайного курьера и горничной, я ни с кем не познакомилась. Похоже, все наше время мы проводим наедине.
— На самом деле наедине мы никогда не бывали. Здесь это невозможно.
Она подошла и нему сзади и обняла его, уткнув лицо в хрустящий свежий хлопок его рубашки. Она слышала его запах, запах мужчины с его мускусным оттенком, смешанный с запахом крахмала и чуть-чуть — одеколона, и почувствовала нарастающее тепло
— Не волнуйся о своих клиентах, Салли. Я устрою это.
— Спасибо, Френсис.
Она поцеловала его шею, продолжая играть пальцами на его пуговицах, словно на клавишах рояля.
— Ты отлично знаешь свое дело, — выдохнул он.
— Миссис Урхарт нет дома?
— Она у сестры. В Файфе.
— Это, наверное, далеко.
— Далеко.
— Понимаю.
Она оставила в поное пуговицы. Он все еще стоял над газетами, глядя на дверь, как Гораций на мосту, готовый встретить любого непрошенного гостя, чувствуя себя всемогущим. Она знала, что, когда он вот так, с ней, ничто другое не имеет для него значения. Какая-то его часть даже хотела, чтобы дверь вдруг распахнулась и вся Даунинг-стрит увидела его с этой молодой, привлекательной женщиной и поняла, что он — настоящий мужчина. Возможно, он не отдавал себе отчета в том, что к нему уже перестали бегать с депешами и правительственными бумагами, когда она была у него, и всегда находили предлог для того, чтобы сперва позвонить по телефону или просто вообще не беспокоить его. Они знали, разумеется, они знали. А он… возможно, он уже терял ощущение реальности.
— Френсис, — прошептала она ему в ухо, — я знаю, что уже поздно. Там будет темно, но… Ты давно обещал показать мне зал заседаний кабинета министров, твое особое кресло.
Он был не в силах ответить. Ее пальцы лишали его дара речи.
— Френсис, пожалуйста…
У него снова была бессонница. И он знал, что начинает видеть все в искаженных пропорциях. Вот мелочь, вроде его кружки для зубной щетки. Слуга заменил ее, нак всегда полагая, что слугам лучше знать, что для него лучше. Была неприятная, озлобленная перебранка, и теперь ему было стыдно за себя. Он получил свою кружку обратно, но при этом утратил спокойствие и достоинство. И все же осознание того, что происходит с ним, почему-то делало все еще хуже.
Из зеркала в ванной на него смотрело осунувшееся, постаревшее лицо с морщинами вокруг угасших глаз, напоминавших „черную метку", предупреждение о смерти. Рассматривая свое лицо, он сравнил его с лицом отца, страстным, необузданным, упрямым, и вздрогнул. Он состарился, даже не успев как следует начать жить, потратив свою жизнь на ожидание смерти родителей, как теперь дети ждут его смерти. Если бы он умер сегодня, были бы грандиозные государственные похороны, на которых скорбели бы миллионы людей. Но чем бы он запомнился им? Не номинальный глава государства, а он сам, человек?