Зазеркалье
Шрифт:
— Я даже не хочу спрашивать, откуда у тебя способность так быстро перезаряжать пистолет и метко стрелять, — подметил Ксавье. — Но я не удивлён. Помню, как ты бросаешь дротики и пользуешься стрелами.
— Я тоже помню, — указала она на свое плечо, заставив его застенчиво отвести взгляд.
— Мне жаль, что тогда так вышло… Но ты спасла всех и меня. Я вовек этого не забуду, — сказал он, и инструктор принес им мишени.
— 32 из 100 у Вас, юноша, иии… 98 у девушки, — ответил мужчина, даже не удивившись. — Ты вновь
— Спасибо, Грегори, — посмотрела на него Уэнсдей лукавой улыбкой.
— Блин, да ты здесь бываешь?! — спросил он, осознав, в чем дело. — А я то думал…
— Не так часто, как хотелось бы. Мы с Тайлером были здесь около года назад, — ответила она, и Ксавье вновь стиснул зубы. Куда бы он её ни привел, везде было это «Мы с Тайлером».
— Извини, — поняла она его взгляд.
— Ничего… Может, сходим перекусить? Ты голодная? — спросил он сразу, как они вышли из тира. На часах было уже 11:00.
— Да, я бы поела, — согласилась она, и они с ним направились в ближайшее кафе. Ксавье поговорил по телефону с отцом, тот должен был отправить ему номер информатора.
— Я всё ещё не понимаю, почему это дозволено… Почему правовой статус изгоев отличается. Ведь так нельзя. Такие, как Хэндрикс, пользуются этим. На обычном человеке ему бы не дали проводить эксперименты, — не лез кусок ей в горло.
— Покушай. Тебе нужно есть, — ответил Ксавье. — Я не знаю, почему, Уэнс… Такова политика. Мы всегда будем другими. А они всегда будут нами пользоваться.
— Если мы посадим хотя бы одного — нет. Если мы бы заручились поддержкой конгресса и доказали, что этот Хэндирксон — лишь убийца, мы бы могли на законодательном уровне запретить всё это. Ведь это — эксперименты, несовместимые с жизнью. Это такое вмешательство, которое ведет к смерти, — заявила она, не отрывая от него идейных глаз. — Ты понимаешь? Я хочу лишь отомстить. И хочу уберечь других от этого.
— Это будет не так просто… — взглянул он на нее влюбленным взглядом. — Но я помогу.
— Правда? — спросила она в ответ с полными боли глазами.
— Конечно, Уэнс… — согласился Ксавье.
Они вернулись к ним домой около двух часов дня. Машина Донована уже стояла на парковке, а он сам сидел на их крыльце.
— Что такого важного ты хотела мне рассказать, Аддамс? — встал он, увидев их.
— Мы расскажем… Вам нужно знать, — открыла она дверь, пропуская их внутрь.
После получасового разговора, Донован сидел на диване, прикрыв ладонями лицо, и тяжело дышал, обдумывая услышанное.
— Я и не думал, что он так хотел детей… Черт… — сказал он, нервно почесав затылок. — Мне нужно покурить.
— Мне нужна Ваша поддержка, чтобы посадить виновников, — сказала она ему вслед, но он молча вышел на улицу, ему нужно было сначала успокоиться.
— Не торопи его, Уэнсдей. Он — его отец, — сказал Ксавье, покачав головой. — Это тяжело… Справиться с этим.
—
— Ты права, мы этим и займемся, — сказал Ксавье, успокаивая её.
Когда Донован вернулся, он обещал достать все документы на этого доктора, запросить сведения о нем в институте, где он получал образование, и в первых местах его работы. Начать копать. Договорившись с ними обо всём, ближе к пяти вечера, Уэнсдей осталась совершенно одна. Ей звонила мама, и она регулярно с ней разговаривала. Вот только не рассказывала правды.
— Да, мама, я хорошо сплю, — зашла она в комнату и легла на кровать, уставившись в потолок холодным взглядом.
— Будь добра, звони чаще. Твой голос совсем изменился. В нем нет жизненных сил, — ответила Мортиша в тревоге. — Через две недели экзамен. Тебе нужно как следует потрудиться. Сделать последний рывок.
— Так точно, мама… — ответила она, на всё соглашаясь. Ей не хотелось спорить, не хотелось гнуть своё. Именно поэтому Мортиша всё сильнее ощущала, что дочери нужна помощь.
— Отдохни, дочь. Мы поговорим завтра. Отец тоже волнуется за тебя, дорогая, — ответила Мортиша, завершая разговор.
— Я лягу пораньше, — сказала Уэнсдей, положив трубку.
— Обманщица, — прозвучало со стороны, и она посмотрела на зеркало.
— Я не хочу говорить с тобой, — отвернулась она к стенке.
— А придется, ибо то, что вы задумали, просто издевательство над твоими же чувствами, — ответил он, пытаясь выудить её на разговор.
— Не говори мне о моих чувствах. Тебе вообще на них похрен, — сказала она дрожащим голосом, ей неистово хотелось плакать.
— Представь… Маленького меня рядом. Который держит тебя за руку и говорит, как он любит тебя. Как ты нужна ему. Называет тебя мамой. Разве ты… Разве тебе этого никогда не хотелось? — спросил он болезненным тоном. — Мне хотелось этого так сильно, что я не мог думать о другом. Или о твоей маленькой копии. Черноволосой девочке, которая будет звать меня папой, и которой я буду читать на ночь сказки…
— Замолчи, — расплакалась она, прижавшись лицом к подушке. — Замолчиии.
— Уэнсдей… Может, у нас были разные взгляды. Но меня ты не обманешь. Я знаю, что ты тоже думала об этом. Я видел, что ты писала в своих последних черновиках. Я это видел, родная, — сказал он, сидя перед зеркалом и нервничая.
Она знала, о чем он говорил, но поверить не могла, что он вообще это видел.
— Зачем ты вообще смотрел их? — слезла она с кровати и подползла к нему.
— Я читал почти всё, что ты писала. Мне было это важно. Я жил одной тобой, Уэнсдей, — ответил он, положив ладонь на зеркало. — Ваш план ничего не исправит…