Зажечь звезду
Шрифт:
«Все части растения содержат протоанемонин, – скучным голосом Дэйра вещает память. – Вещество обладает резкими органолептическими свойствами. При подкожном введении приводит к глубоким некрозам тканей…»
«Символ печали, болезни, – откликается загадочно Лиссэ. – Скорби…»
Стебли крошатся, точно они вылеплены из снега.
Максимилиан лежит у подножья камня, нелепо вывернув шею, и ветреницы растут вокруг него так густо, что не видно земли.
– Ксиль, –
Но глаза у него закрыты, а на губах – белые ядовитые лепестки.
Только сейчас я замечаю, что горная долина отчего-то пахнет, как медицинская лаборатория.
Проснулась я уставшая, будто и не ложилась спать.
Кости ломило так, что впору заподозрить грипп. Мне с трудом удалось поджечь горелку в лаборатории и вскипятить немного воды – прямо в походной железной кружке. Я щедро сыпанула в кипяток укрепляющего сбора и, пока настой остывал, попыталась одеться, не перепутав при этом правый сапог с левым.
Получилось – но с большим трудом.
А потом как-то внезапно выяснилось, что времени на сборы и подготовку к экзамену уже почти нет. И я залпом допила тёплый настой, застегнула куртку от доспехов до самого горла, переплела косу зелёной лентой – и выскочила из комнаты, едва не забыв прихватить с собою рекомендательное письмо Дэриэлла.
…И с неприятным удивлением обнаружила, что легче сориентироваться в столице, чем в Академии. В городе хотя бы таблички с названиями улиц висели, а тут на такую роскошь рассчитывать не приходилось. Башню Колата я в итоге нашла, конечно, но не сама. Спасибо милому юноше по имели Валмир – и довёл, и объяснил, как разыскать аудиторию, и ещё анекдот по дороге рассказал. Несмешной, правда, но на душе у меня полегчало.
Валмир проводил меня до лестницы, пожелал удачи и как бы между прочим позвал на вечеринку – у одного парня из его группы был день рождения. Я удивилась неожиданному приглашению, но с удовольствием согласилась – Валмир мне понравился. Он был такой… беспроблемный, что ли? И смотрел снизу вверх, так как в росте уступал на добрых полголовы.
А самое главное – он ни словом ни помянул мою расовую принадлежность, пусть и явно понял, что перед ним равейна.
«Вряд ли экзаменаторы окажутся такими же милыми», – мрачно подумала я. Но, оказавшись перед дверью, от души расхохоталась и расслабилась уже окончательно.
Надо же, одиннадцать-алле! На аллийском! А вчера внимания не обратила… Хорошенькое начало.
Помнится, брат рассказывал, что идентификация кабинетов на каждом этаже ведётся с применением «букв» аллийского алфавита. Забавно, если учесть, что у аллийцев алфавита и нет как такового. Есть письмена, которыми обозначают корни и слоги – чем-то напоминает восточные языки у людей. Кроме того, значение слова зависит от интонации – в речи, от дополнительных знаков-крючочков – на письме. Взять, к примеру, прозвище Северного князя. Интонация вверх, «л» волевое твердое – получается «звезда». Интонация вниз, «л» романтически мягкое – и «Ксиль» уже означает «льдинка». На первый взгляд
Так вот, к чему это я… Ах да, аудитория одиннадцать-алле располагалась между кабинетами «миа» и «сверте» – «досада» и «удача». А руна «алле» – просто суффикс прилагательного, как в «ксилле» – «ледяной» или «звёздный», своего значения не имеет, а если и стоит отдельно, то является междометием, меняя эмоциональную окраску в зависимости от контекста.
Милое совпадение, ничего не скажешь.
Поспешно вытряхнув из головы неподобающие ситуации филологические изыскания, я решительно постучала в дверь.
Меня явно заждались.
– Входите, Найта, не задерживайтесь на пороге, – неприязненно откликнулись из кабинета.
Если честно, я думала, что аудитория будет побольше. А тут – с десяток парт, кафедра, стол для экспериментов и шкаф с реактивами и оборудованием. Спиртовки, штативы, колбы, перегонки… Стандартный набор, куда как более скудный, чем даже в походной лаборатории Дэриэлла. За узкой кафедрой, отдалённо напоминающей барную стойку, разместились пять человек. Четверо в зелёных мантиях, я полагаю, комиссия от факультета исцеления, а пятый типус в мятой рубашке и вязаном жилете…
Бездна!
«Впрочем, Мэйсон говорил, что иногда на экзамене присутствует наблюдатель, – философски подумала я. – Почему бы и не некромант?»
– Всё-таки пришла, – констатировал Рэмерт и удовлетворённо откинулся в кресле, не обращая внимания на негодующие взгляды коллег.
– Вроде того, – в тон ему откликнулась я и сунула руки в карманы. Ничего не могу поделать с этой привычкой, особенно под такими пристальными взглядами – спрятаться сразу хочется. Незаколотая чёлка свесилась на один глаз, как у несчастного пони.
– Тогда приступим, – удовлетворённо кивнул Мэйсон и тут же поправился: – То есть приступайте, господа и дамы, а я посмотрю.
Экзамен походил на фарс. Зампредседателя комиссии гонял меня по классификации и дозировке ядов с мрачно-агрессивным выражением лица. Председатель пытался взглядом просверлить дырку в моей куртке примерно в области третьей пуговицы. Алхимик трепался с анатомичкой по важным и насущным вопросам. Кстати, четвёртым преподавателем оказалась женщина… Хорошо, что я не последовала циничному совету Рэмерта и не напялила юбку: неприязнь одной леди легко перевесит расположение трёх джентльменов.
Что же касается Мэйсона, то он, позёвывая, созерцал потолок. Изредка некромант бросал фразы типа: «Полегче, Дэмиан, она не аспирантка, она абитуриентка», «А сам-то ты ответ знаешь?», «Милая, милая девочка… Так бы и взял себе… на факультет». Напоследок меня попросили приготовить антидот к вытяжке из сон-травы. С этим я справилась бы с закрытыми глазами – при условии, конечно, что буду работать в лаборатории Дэриэлла. Спасибо ему за то, что не жалел сил, натаскивая меня на простейшие яды!
Натянуто улыбаясь, я приняла сначала вытяжку, потом противоядие и постояла перед кафедрой несколько минут, демонстрируя преподавателям прекрасное самочувствие и не менее прекрасное настроение.