Зажги меня
Шрифт:
– Останься.
Это слово срывается у меня с уст прежде, чем я успеваю осознать его смысл. Теперь я даже не уверена, стоило мне его вообще произносить или нет, и вообще как это все получилось. Может быть, все дело в том, что я все же еще продолжаю дрожать, а может, мне кажется, что, если он останется здесь, рядом со мной, кошмар больше никогда не вернется. А может, это произошло потому, что я на самом деле еще очень слаба, мне так плохо, и мне очень нужен сильный друг. Именно сейчас и именно здесь. Точно я не уверена. Но есть что-то непостижимое в этой темноте и в удивительном спокойствии предутреннего часа, и все это вместе создает вот такую странную атмосферу. Темнота развивает чувство
Правда, на Уорнера это правило не распространяется. Он стоит молча и не произносит ни слова.
На какую-то долю секунды он даже кажется мне чем-то встревоженным. Он смотрит на меня с каким-то немым страхом, как будто что-то сильно потрясло его, заставило на время утратить способность говорить. Я готова позабыть обо всем и снова нырнуть под одеяло, как вдруг он неожиданно хватает меня за руку.
Я замираю и уже больше не шевелюсь.
Он осторожно привлекает меня к себе, притягивает до тех пор, пока я не оказываюсь прижатой к его груди. При этом он с такой нежностью касается меня, будто хочет сказать этим, что будет не против, если я отстранюсь, и он все поймет – ведь это должен быть и мой выбор тоже. А я при этом испытываю такое спокойствие, тепло, такое чувство безопасности и такое невероятное удовольствие, что я даже не пытаюсь искать причину, почему я не должна пользоваться таким чудесным моментом. Я прижимаюсь к нему плотнее, пряча лицо в складках его рубашки, а его руки еще крепче сжимают меня, его грудь вздымается и опадает… Я прикасаюсь к его животу, и его тугие мышцы напрягаются под моим прикосновением. Левая рука скользит по его ребрам, потом по спине вверх, и Уорнер сам замирает. Его сердце колотится у моего уха. Я закрываю глаза и ощущаю, как он пытается вдохнуть.
– О боже! – еле слышно произносит он одним коротким выдохом. Потом отдергивает мою руку и отскакивает прочь. – Я не могу. Я не выдержу.
– Что такое?
Он стоит неподалеку от кровати, и в полумраке я замечаю, что он весь дрожит.
– Я не могу так продолжать.
– Уорнер…
– В тот прошлый раз мне показалось, что я смогу спокойно уйти и позабыть обо всем, – признается он. – Я самонадеянно посчитал, что способен отпустить тебя, при этом, конечно, возненавидев, но и этого у меня не получилось. Потому что ты умеешь все усложнять, черт побери. – Голос его начинает дрожать. – Потому что ты сама ведешь нечестную игру. Ты являешься передо мной, и в тебя стреляют. А в промежутке ты полностью умудряешься каким-то образом разрушить меня окончательно.
Я стараюсь оставаться неподвижной.
Я стараюсь не издавать при этом ни единого звука.
Но мои мысли начинают бешено скакать, а сердце – отчаянно колотиться во всю мощь, потому что он сам умудряется всего несколькими словами уничтожить все мои старания забыть обо всем том, что я сумела сотворить с ним.
И теперь я не знаю, как себя вести с ним.
Но вот мои глаза постепенно привыкают к темноте, я еще несколько раз моргаю и теперь вижу, что он смотрит мне в глаза так, словно пытается заглянуть в глубину души.
К этому я совсем не готова. Еще
Неожиданно выражение его лица меняется. На нем отражено волнение.
– Тебе страшно? – обеспокоенно интересуется он.
Я вздрагиваю, дыхание у меня учащается. Я благодарна ему за то, что он видит всего лишь одно, общее направление моих чувств, и не более того. В какой-то момент мне даже хочется ответить ему: «Нет, мне совсем не страшно».
Потому что я буквально окаменела от ужаса.
То, что я нахожусь так близко к тебе, само по себе совершает со мной нечто невообразимое. Происходят странные, иррациональные вещи. Что-то неведомое трепещет у моей груди и переплетает все внутри меня. Я жду ответов, мне нужна ясность и книга откровений. Мне требуется целая охапка знаков препинания, чтобы ставить точки в конце предложений, которые размещаются в моей голове.
Но ничего подобного, разумеется, вслух я не произношу.
Вместо этого я зачем-то задаю тот самый вопрос, ответ на который мне очевиден.
– Почему мне должно быть страшно?
– Ты вся дрожишь.
– Ах, вот оно что…
Несколько ничего не значащих коротких слов вытекают из моих уст, словно торопятся спрятаться где-нибудь подальше отсюда. Мне хочется набраться сил и отвернуться от него в такие моменты. Как жаль, что у меня тут же начинают полыхать щеки. Мне кажется, что я начинаю хотеть чего-то совсем глупого и пустого.
– Нет, мне не страшно, – наконец удается выдавить мне. Было бы действительно лучше, если он отступит сейчас хотя бы на один шаг назад. Мне стало бы гораздо легче. И проще. – Я просто очень удивлена.
Он молчит, но продолжает так пристально смотреть на меня, словно требуя объяснений. За такой короткий промежуток времени он стал для меня таким близким и одновременно совершенно чужим. Я ожидала его увидеть именно таким и абсолютно дургим.
– Ты позволяешь всему миру считать себя бессердечным убийцей, – произношу я. – А ведь это не так.
Он смеется, приподнимая брови в изумлении.
– Действительно, – кивает он. – Мне кажется, что я самый обыкновенный убийца, ничего особенного.
– Но почему – и зачем ты притворяешься таким безжалостным? – спрашиваю я. – Почему позволяешь людям относиться к себе, как будто ты чудовище?
Он вздыхает. Потом закатывает рукава рубашки выше локтей. Я машинально слежу за его движениями, мой взгляд задерживается на его оголенных предплечьях. Впервые мне приходит в голову мысль, что у него нет никаких армейских татуировок, которые сейчас есть у каждого военного. Интересно почему?
– А какая разница? – спрашивает он. Пусть люди думают все, что им хочется. И я вовсе не мечтаю услышать их оценку.
– Значит, тебе все равно, как судят тебя все вокруг?
– Мне не на кого производить впечатление, – отвечает Уорнер. – Всем наплевать, что вообще происходит со мной. Мне незачем заниматься подбором новых друзей, любовь моя. Мое дело – возглавлять армию, и в этом я преуспел. Пожалуй, ничего другого я толком-то и делать-то не умею. Никто не стал бы гордиться всем тем, чего я успел достичь и что уже совершил. Моя мать меня вообще уже не узнает. Отец считает меня жалким слабаком. Мои солдаты мечтают увидеть меня убитым. Мир катится ко всем чертям. Кстати, эти наши беседы – самые длинные их всех тех, которые я вел за всю свою жизнь.