Зажгите костры в океане
Шрифт:
Мы пьем за дружбу. Дружба - это что? Необъяснимые симпатии случайно столкнувшихся индивидуумов? А можно ли ее носить с собой в бумажнике? Не лезь в циники. Дружба - это когда вместе создают материальные ценности. Об этом я читал в книгах.
Мы выпьем за первооткрывательство. Первооткрыватель - это Виктор. Начальник партии. Ну и мы с Мишкой. Интеллектуальная, так сказать, прослойка. В списке будет и наш шеф, будет инженер-лейтенант саперных войск Кахидзе. К сожалению, он лежит под Лейпцигом...
Мы сидим возле примуса, как возле костра. Здесь нет даже березки. Один ягель почему-то оригинального синего
– Ты чего?
– спрашиваю я.
– Так, - отвечает Валька.
– Кидаю камни. Песен ваших я не знаю. Умный разговор поддерживать не могу. Подходит Мишка.
– Давай потолкуем, Валюха, - говорит он.
– О чем?
Я оставляю их вдвоем.
– А ведь завтра пятое число, - говорит Виктор.
– Должен быть самолет.
Слушайте, парни...
В нарушение всех законов природы самолет действительно прилетает. Мы быстро поджигаем траву. Желтый дым ползет вертикально в небо. Черная точка стремительно нарастает в размерах. Самолет низко дает кольцо. Виктор выпускает красную и зеленую ракеты. "В лагере все в порядке, больных нет, работу продолжаем". С самолета падает тюк. Письма, газеты, журналы. Я быстро выхватываю конверты с круглым Ленкиным почерком. Шуршание бумаги и строчки писем заполняют вселенную.
– О черт!
– возвращает нас на землю Виктор.
– Что случилось?
– "По требованию родителей, - читает он вслух, - откомандируйте из партии рабочего Алексея Чернова, как неправильно оформленного. Отправьте с ним краткий отчет и ненужный груз. По договоренности с колхозом вельбот будет ждать вас у мыса Могила Охотника седьмого и девятого числа этого месяца". Подписи.
Ошеломленное молчание придавливает нас. Что за чертовщина?
– Ну вот, - роняет Виктор.
– Езжай, Чернев, домой. Папа и мама. Мы ведь обучили тебя мату, радикулиту, ревматизму и цинизму.
– Хо-хо, Леха, - говорит оживленно Гришка.
– Дома теплее. Везет молокососам.
Валька и Мишка молча переглядываются. Мы сидим на сложенных для переноски тюках, после обеда мы кочуем к лепидолиту.
– Отставить переезд, - говорит Виктор.
– Отставить, значит, переезд ввиду отъезда.
Мир рушится на нас громадными глыбами молчания. Мы сидим молча. Слова еще не родились в свистящем хаосе мыслей.
– Езжай, значит, Чернев, - чужим голосом повторяет Виктор.
– Будешь историком.
– Я не Мария-Антуанетта. Я могу и остаться.
– Эти слова приходят к нам через сотню томительных лет.
– Да нет. Раз приказ, я должен.
Лешка медленно собирает рюкзак. Ближайший срок ухода через три дня, но он собирает его прямо вот сейчас. Прямо на наших глазах.
В хрупкой стеклянной тишине застывает мир. Кто-то странно, совсем не по-человечески всхлипывает или кашляет. Мишка!
Я смотрю на Мишку, я не могу отвести от него глаз. Что-то чуть перекосилось у него на лице, нестерпимым отчаянным светом горят Мишкины глаза. Он встает, огромный, бородатый, высеченный весь из какого-то странного дерева. Падают странные слова:
– Брось рюкзак. Декадент! Никуда ты не поедешь.
– Ошалел парнишка от счастья, -
– То есть как?
– Молчи, Виктор. Сейчас моей компетенции дело.
– Но я же сам предлагал, - бормочет Лешка.
– Я же не Мария...
– Все молчите! Слушайте вы, джентельмены с высшим... Я всегда считал, что в мире есть справедливость, - странно говорит Мишка.
– То, что здесь сидят трое джентельменов с высшим образованием, - справедливо. То, что Леха будет историком, - справедливо. В ту ночь, когда шел снег, я думал о справедливости. Почему от одного пятнышка плесени разрастается пятно? Значит, от пятнышка справедливости должно вырасти озеро? Понимаете? Где озеро каждого из нас? В будущем? К черту такое будущее. Я думал три дня и решил. Пусть рюкзак собирает Валька, а не Лешка. Это будет справедливо. Можете надо мной смеяться, но я вас заставлю. Правильно, Гриша: люди не могут без подзатыльников. Но пусть хорошие подзатыльники идут по этапу...
Ох, что тут начинается! Суть в том, что Валька по решению Мишки должен ехать учиться. Семь классов, потом техникум, геологический техникум. Он даже обдумал финансовый вопрос, он даже обдумал вопрос о прописке. В Новых Черемушках существует у Вальки бабушка, и жил, оказывается. Валька как раз у нее.
– А наша работа?
– протестует Виктор.
– Один все равно уезжает.
– Иллюзии.
День накатывается на нас, как огромный, нестерпимо колючий шар. Я не знаю, о чем мы спорим. О том, что мы много лет уже вели себя как крокодилы; о том, что мы не Армия спасения; что вся экспедиция будет тыкать в нас пальцем; что Валька железный малый; что ничего не выйдет; что мы будем пороть Вальку каждую субботу, если будет валять дурака... Валька, красный, как обмороженная пятка, уткнул лицо куда-то в коленки. Раскрыв рот и глаза, смотрит Декадент на свое ошалевшее начальство. Растерянно покусывает травинку Григорий Отрепьев. Мишка, взволнованный, чудаковатый и обаятельный Мишка, ходит между тюками и отрывисто вяжет слова. Ох, он оратор в римском сенате, он кого угодно уговорит... Виктор прячет глаза за скептическим отблеском стекол. Молчит. Забытой птичкой горбится сзади Лешка.
Три дня проходят тревожными и бестолковыми сгустками. В комки прессуется время. Мы перенесли лагерь. Молчаливо и яростно работает Лешка. Где-то что-то хрустнуло в Декаденте.
Когда мы несли последнюю серию грузов, он поскользнулся у самого берега. В кровь расшиб себе лоб, вывихнул палец. Так он и дошел до миридолитовой горы в мокрой одежде, вытирал размазанную кровь на лбу да сплевывал в сторонку от ветра.
– Смени одежду, - сказал Виктор.
– Простынешь. Сгложут меня твои старики.
– Обойдется, - хрипло бросает Леха.
Мы работаем на вершине. Упругий ветер гуляет над Чукоткой. Змеистые пегматитовые жилы уходят под свалы. У нас голые руки. Нужны ломики и кирки, нужна взрывчатка. Призывно розовеют мазки миридолита на склонах.
– "Временно переносим центр работ на месторождение. Программу по карте выполним. Желательно удлинить срок сезона на один месяц. Просим организовать дополнительную заброску продуктов, инструментов, взрывчатки. Рабочих в партии двое. Все работоспособны", - вслух перечитывает Виктор. Сложенная бумажка идет в Валькин карман.