Зажигалка с драконьей головой

Поволяев Валерий Дмитриевич

И чего только в голову не приходит, когда смотришь на дела рук мастеров высшего пилотажа! Шайдуков отвлекся от мыслей о друге своем Сене, от того, что он должен найти его убийцу, даже если это будет зверь, найти и наказать… Тут старший лейтенант сгорбился, словно на спину ему взвалили громоздкий мешок с углем, дыхание с болезненным сипом вырвалось изо рта, и Шайдуков, невидяще глянув на сигарету, погасшую у него в руке, швырнул ее себе под ноги.

Раз сигарета погасла, значит, кто-то по нему скучает. Есть такая примета. Только кто скучает? Хорошо, если жена… А вдруг пуля

или зверь в тайге? Или бандит, сидящий с заточкой в схоронке, специально высматривающий милиционера, чтобы завладеть его оружием – штатным «макаровым»?

Шайдуков жалел, что не поговорил с замызганным мужичонкой, севшим в самолет к Сметанину, – возможно, тот был старателем… А возможно, и нет, но поговорить надо было бы. Хотя бы для очистки совести. Конечно, старатели обходят в тайге один другого за километр, все-таки иногда они встречаются и, зорко глядя друг на друга, фиксируя каждое движение, выпивают по котелку чая у костра, обговаривают лесные новости и погоду, а потом расходятся, петляют в тайге, как зайцы, делая по дороге остановки, лежки и устраивая засады, и в конце концов исчезают. Каждый в своем направлении, каждый у своего ручья, на своем маленьком прииске.

…Через два дня Шайдуков увидел на аэродроме еще одного старателя – медноголового, как хорошо начищенный старый чайник, парня с быстрыми крапчатыми глазами и мягкогубым добрым ртом.

– Как тебя зовут? – стараясь улыбнуться поприветливее, спросил у него старший лейтенант.

– Мать величала Виктором.

– Назвала так, конечно, в честь победы над Гитлером?

– Так точно! Хотя Гитлера я никогда не видел и тем более – не лупил его на фронте… Вообще, я считаю, он из другой эпохи, что-то из… ну, между гуннами и римлянами кто был, какой народ?

Шайдуков неопределенно приподнял плечи – этого в средней школе милиции он не изучал, расстегнул планшетку и показал парню фотографию, заложенную под желтоватый целлулоид.

– Этого товарища не доводилось встречать?

Золотоискатель вгляделся в улыбающееся лицо Семена Парусникова, качнул головой:

– Нет. А что… натворил чего-нибудь? Провинился?

– С ним натворили!

Медноголовый искатель золотых россыпей помрачнел.

– Значит, убили.

– Почему так считаешь?

– Иначе с чего бы им заниматься милиции? Если бы простая драка, мелкий порез на заднице – занимались бы другие люди. – Старатель вторично взглянул на фотоснимок, помрачнел еще больше. – Улыбка хорошая, я такую улыбку обязательно бы запомнил. Нет, не встречал я этого человека. Товарищ тоже золотишком промышлял?

– Тоже. – Шайдуков подумал, что в здешнем старательском краю, где полно промышленников-одиночек, надо, чтобы в каждом селе был открыт золотоприемный пункт, тогда старатели не летели бы с добычей в область, оставляли бы все на месте. В приемном пункте им выписывали бы квитанции Главзолота или как там эта организация называется – Торгсина, Торгмета, – либо чеки, а с этими бумагами можно лететь куда угодно, от Москвы до Владивостока. Там старатели меняли бы чеки и квитанции на деньги. Пока это не организуют разные начальственные чины, старатели будут пропадать.

– Жаль, если этот

парень сгинул, – проговорил медноголовый и попрощался со старшим лейтенантом. – Мне пора!

– Куда хоть летишь?

– Отсюда только одна дорога – в областной центр, а оттуда – домой.

– А дом где?

– В Новосибирске.

– Далеко, – заметил Шайдуков и попрощался со старателем.

На следующий день Шайдуков увидел еще одного старателя – тот вышел к Клюквенному, надеясь сесть на рейсовый самолет, но самолета не было, подвела погода: низко над землей стелились сырые горячие облака, из которых сочилась странная противная мокреть – дождь не дождь, туман не туман, влага не влага – не поймешь, что это, комары сбились в такие плотные тучи, что через них никакой самолет не пробьется, винт увязнет, – и старатель, прячась от лихих людей, снова нырнул в тайгу. Хорошо, Шайдуков оказался проворнее, перехватил золотодобытчика уже в чаще. Показал ему фотоснимок Семена:

– Не встречал?

Тот обтер пальцами морщинистое лицо и ответил, даже не взглянув на снимок:

– Нет!

– Чего же так? Ты даже на фотокарточку не посмотрел.

– Я три года в тайге и за три года ни одного человека не видел. Обхожусь без встреч!

«Может, так оно и лучше», – подумал Шайдуков и повернул обратно.

Третий старатель, изможденный старик с большими водянистыми глазами также ничего толкового не смог сообщить – он не встречал Парусникова. И четвертый старатель, и пятый, и шестой: никто из них не видел Семена.

«Сычи чертовы!» – в сердцах выругался Шайдуков, хотя понимал, что он неправ.

Подумал, что Семен – честная душа, очень открытая, такие всеми ветрами со всех сторон продуваются, – вряд ли он в тайге прятался, вряд ли кого боялся, на промысел, как и многие старатели, ходил без оружия – нечищеные стволы и запах пороха отпугивают дорогой металл. Металл этот – робкий, всего боится, не только ружей, но и кошачьего мяуканья ночью, косых взглядов, козьих рогов, громкого голоса и другого металла.

И все же один из старателей, восьмой по счету, – Шайдуков не думал, что в тайге может быть столько искателей счастья, – неожиданно произнес:

– Этого мужика я видел.

Шайдуков с жадностью вгляделся в его усталое загорелое лицо, украшенное фонарями – бледными припухлостями под глазами, если бы не эти фонари, лицо старателя можно было бы назвать красивым – черты правильные, ровные, на всем в этом человеке, на теле и одежде, лежала печать опрятности.

– Где видел?

– В тайге, естественно.

– Давно?

– Месяца полтора назад… Примерно так.

Старший лейтенант стал расспрашивать о деталях, но не нашел в них ничего существенного, достал карту и попросил старателя показать, где тот встретил Парусникова.

Старатель, не колеблясь, обвел пальцем маленький кусок зеленого поля.

– Вот здесь, на берегу Хизы.

Хиза была своенравной таежной речонкой, которая могла за пару часов вздуться до размеров Енисея, а потом обратиться в тихую неприметную струйку, а то и вообще пропасть. Худая речонка эта была ориентиром для старателей, с Хизы они начинали свой отсчет.