Зажигалка
Шрифт:
— Может, ему кто-нибудь ее подарил?
— Вполне возможно. Ведь и свою я получила в подарок, даже с дарственной надписью. А тут, глядите, никаких надписей.
Собеслав вертел в руках зажигалку, внимательно осматривая, а мы все, затаив дыхание, ждали, что он скажет. Собеслав попытался высечь из нее огонь, но ничего не получилось.
Поставив ее на стол, он заявил, что ничего не может сказать об этой вещи. Не знает, откуда она у брата появилась. И спросил: она что же, не работает?
— Думаю, в ней просто нет газа, — предположила я. — Наполнить ее газом я не пыталась, хотя
Собеслав покачал головой.
— Честно скажу — не хочу Как-то не лежит у меня к ней душа, к тому же она исчезла из дома брата после его смерти. Сестра наверняка уже заметила пропажу, и сразу прицепится — откуда она у меня. Я ведь временно остановился у сестры, где я ее спрячу?
Робко, запинаясь, Юлита обратилась к молодому человеку:
— Означает ли это… что вы… в полицию…
— Что в полицию?
— Вы не пойдете?
— Нет, обязательно пойду. Они сами меня вызовут.
— Но… вы ведь… не скажете…
Малгося потеряла терпение:
— Скажите прямо, вы намерены известить полицию, что застали в вашем с братом доме подозрительных лиц? Мы все хотим знать это.
Собеслав с большим трудом заставил себя перевести взгляд с Юлиты на нее.
— И признаться, что я тоже там был? Так ведь? Я своего брата не убивал, могу доказать, что в тот день меня вообще не было в Польше. Что я, дурак, сам же информирую их, что был незаконно на месте преступления, а потом занимался неизвестно чем, я говорю сейчас вот об этом нашем разговоре. Общении с вами. И об этом не собираюсь ставить их в известность.
— А почему, собственно, вы согласились поехать с нами к пани Иоанне? — вежливо и ненавязчиво поинтересовался пан Ришард.
— Да потому, что я ничего не понимал! Вы мне совсем задурили голову. И опять же, если честно, вы мне как-то показались… не сердитесь, но показались все же причастными к преступлению. А он мне как-никак родной брат. И я подумал: а вдруг я чего разузнаю? Любил я брата или нет, неважно, но попытайтесь оказаться на моем месте. Приезжаете на родину, и узнаете о насильственной смерти близкого человека. И что, сядете на полати и станете плести косички?
Невероятная картина плетущего какие-то косички на полатях пана Ришарда нас всех так поразила, что дара речи лишились все поголовно. При чем здесь полати и откуда пан Ришард возьмет косички? Разве что окажется в дурдоме и в своем воображении…
И все же именно Ришард, человек уравновешенный и не склонный к паранойе, первым пришел в себя:
— Пожалуй, я вас понимаю. Возможно, на вашем месте тоже попытался бы что-то предпринять. Но вы не с тех начали.
— Теперь-то я понимаю.
— А мы остаємся со своей дурацкой проблемой. Возможно, мы кажемся смешными со своей дурацкой зажигалкой. Убит человек, подозреваемых и мотивов убийства хоть отбавляй, видимо, какая-то крупная афера, а наша мелочь, как клещ, впилась в нас, и не выковырять его. Пани Иоанна права, это как болезнь, не обязательно солитер, но мучает всех нас.
Я слушала, и во мне нарастало возмущение. Что же,
— Черт бы побрал такое правосудие! — разразилась я гневной речью. — О чем тут говорить? Убили мы кого? Обокрали?
— Вон, зажигалку украли…
— Вовсе нет! Вы просто взяли мою. В нормальной стране мы бы просто рассказали о своей проблеме полиции, не пришлось бы идти на нарушение, взрезать дурацкие бумажки с печатями. У нас же полиция хватает невиновных, жизнь нам отравили, сколько времени мы потратили на никому не нужную дачу показаний, свидетель теряет неделю, чтобы сказать лишь одно — он ничего не знает. А еще если вдруг кто-то надавит сверху, нам не миновать ареста, как минимум сорок восемь часов, ваша сестра опознает Юлиту… да не только ее, и Малгосю, и Марту, и Аню, и меня. Прокурор обрадуется любому, кого ему подсунет следователь… Еще не известно, к кому попадут наши показания.
— Да вроде бы комиссар не похож на круглого идиота, — осторожно вставила словечко до сих пор молчавшая Марта.
— Не похож, но какой-то уж слишком настойчивый, даже ожесточенный. Карьеру делает, выделиться хочет?
— Иоанна, ты ведь сама говорила, что у тебя есть знакомый, очень умный И хороший полицейский.
— Но сейчас его не видно! А я даже не спросила, куда он подевался.
— А почему ты не спросила?
— Чтобы не вызывать подозрений, — ответила я, подумав. — Невинный не ищет протекций. Гурскому я бы сказала правду… Решено, расспрошу о нем полицейских при первой же возможности, а пока сидим тихо.
Ничего себе тихо! Высказывались все, тихо сидел лишь Собеслав. Внимательно всех слушал, поглядывал на Юлиту и молчал. В конце концов и Юлиту проняло, действовали, должно быть, невидимые флюиды. Летал такой флюид от него к ней и обратно и делал свое дело. Юлита вскочила и с не свойственной ей энергией предложила подать какие-нибудь напитки: кофе, чай, вино, пиво, коньяк, а к ним, может, сырки, оливки…
Я с невольным изумлением взирала на такое проявление энергии девушки в моем доме. До сих пор она сидела тише мыши, лишь помогая другим в хозяйственных хлопотах. У меня так уж было заведено, что постоянные мои посетительницы помоложе меня занимались этим, прекрасно зная, где что лежит и как что подать. Одна Юлита долгие годы сохраняла совершенно ненужные тактичность и скромность. Иногда осмеливалась лишь деликатно подать хозяйке идею относительно угощения, а тут вдруг… Не только я, и другие удивились такой не свойственной ей решительности в проявлении гостеприимства.
Малгося всецело ее поддержала. Крекеры я заранее высыпала в вазу, сыром была переполнена морозилка, а к этому добавилась недавно приготовленная мною селедочка в оливковом масле. Нашелся и черный хлеб, и два яйца вкрутую, которые я неизвестно зачем сварила утром. Маслины, корнишончики, майонез и хрен у меня не переводились. И теперь я с интересом наблюдала, как за десять минут ловкие помощницы устроили настоящий прием. Все переместились из гостиной в столовую и уселись вокруг обеденного стола.