Зажигая звезды
Шрифт:
– Прости меня, Бель.
– Хорошо, – хрипло отвечаю я. Он открывает глаза, скользя своей щекой по моей, затем нежно целует в лоб и отстраняется. Дрожь пронзает мое тело, и все лицо будто горит огнем после соприкосновения с его кожей.
Он выезжает обратно на дорогу и берет меня за руку. Как бы я ни старалась заставить себя одернуть руку, у меня не получается это сделать. А может, я и не хочу?
***
К концу тренировки чувствуется, как силы покидают меня, а болезнь берет верх. Стиснув зубы и подчинив себе
– Полуприсед, баттю, выход в плие, – руководит балетмейстер, пытаясь перекричать музыку. – Аннабель, сильнее прогиб в пояснице и отведи, черт возьми, свои плечи назад! – кричит он на меня.
Балет это не так нежно и пушисто, как выглядит. Это кровь, пот, слезы и боль. Нас воспитывают как солдат, которые даже полумертвые должны идти до конца. Превозмогая боль и порывистый ветер, ты должен взобраться на вершину, чтобы показать, что достоин, силен и красив. Скрывая за улыбкой и парящими движениями свои синяки, растяжения и судороги. Возможно, я мазохистка, но это стало моей любовью с первого взгляда, а если быть точнее – с первой позиции.
Как сейчас помню тот день, когда мама задерживалась с учениками и ей пришлось отвести меня в балетный класс, чтобы за мной присмотрели, пока она была занята. Мне исполнилось четыре года, но я помню каждую деталь: мелодию «Мраморной красавицы» Адольфа Адана, каждый взмах и изгиб балерин, указания балетмейстера и то, как все четко следовали его требованиям. Помню, как мое тело задрожало, призывая меня двигаться в такт вместе с ними. Я встала в самом дальнем углу, чтобы никому не мешать, и начала повторять движения. Как могла – просто копируя их позы, эмоции и энергетику.
Ко мне подошел балетмейстер и сказал:
– Первая позиция, юная леди.
Не зная, что это значит, я встала ровно, соединив пятки и выпрямив спину. Не понимая, куда деть руки, я изящно сложила их спереди. Безусловно, это было далеко от первой позиции. Но, к моему удивлению, все начали хлопать, а балетмейстер произнес фразу, которая звучит в моей голове до сих пор.
– Сделай это своей жизнью, Belle. (фр. красавица)
И я сделала.
– Аннабель – отлично. Лиам, будь легче, твои руки словно деревянные, – вырывает меня из мыслей голос преподавателя. – Все, на сегодня достаточно. Все свободны. Напоминаю вам, что с каждым днем приближается просмотр в «Лондонской академии танца». Возьмите себя в руки, оставьте все проблемы за порогом и двигайтесь, мать вашу! На этом у меня все, – заканчивает он свою пламенную речь.
Я выдыхаю с облегчением – этот ад закончился. Каждая кость в теле болит, словно меня переехали несколько раз бульдозером. Чувствую, как пот стекает по моей спине, но в тоже время меня знобит до стука зубов. Зрение затуманивается, и я опираюсь на Лиама, пытаясь сохранить равновесие.
– Ты в порядке? – В его голосе звучит явная обеспокоенность.
– Думаю да, – говорю я с одышкой.
–
– Все в порядке, Лиам, правда. Сейчас я отдохну и приду в себя.
– Не придешь. Собирайся, мы едем домой. – Грубый бас раздается позади меня. После чего меня разворачивают, вырывая из рук Лиама. Пара кристально-голубых глаз смотрит на меня с гневом и искренней обеспокоенностью. Понятия не имею, как он смешивает две эти эмоции в одну.
– Лиам, мы больше в твоей компании не нуждаемся. Пока. – Леви машет ему рукой, улыбаясь, как придурок.
– Боже, не будь грубияном. – Я вырываю свои руки из его хватки.
– Каким бы мудаком он ни был, я солидарен с тем, что ты должна пойти домой, – серьезно произносит Лиам. – Я могу отвезти тебя.
– Через мой труп, мать твою, – рычит Леви и приближается к нему.
Боже, я не готова сейчас разбираться с их обменом любезностями.
– Во-первых, мне не нужно домой, соответственно, меня никто никуда не повезет. – Я перевожу дыхание, пытаясь унять дрожь. – Во-вторых, ты, – указываю на Леви, – извинись перед Лиамом за то, что ведешь себя как неандерталец. – А ты, – указываю на Лиама, – извинись перед Леви за то, что назвал его мудаком. – Я опираюсь на стену позади себя, пытаясь устоять на ногах, пока они оба смотрят на меня как на сумасшедшую. – И в-третьих, я …
– Ты едешь, черт возьми, домой, – говорят они в унисон.
– Я ее отвезу, а ты идешь переодевать свои лосины, – произносит Леви, гневно смотря на Лиама.
– Аннабель, напиши мне, как будешь дома. Хорошо? – ласково спрашивает меня друг.
– Я не еду домой! – чуть ли не кричу я. Мне нельзя домой, нельзя, нельзя… Нужно просто пойти умыться, и мне полегчает. Папа достанет из меня душу, если я заявлюсь домой, не отсидев ни одного урока, но посетив тренировку. Мне страшно даже представить, какой апокалипсис может начаться.
– Разберись с ней. Если нужно, то свяжи, только забери отсюда, – обращается друг к Леви, после чего разворачивается и уходит. – Мудак, – бросает он напоследок.
– Придурок, – не унимается Леви.
Он подходит ко мне, нежно поглаживая по голове.
– Пожалуйста, Бель, поехали домой.
– Нет, я не могу, мне нельзя, – бормочу я, опустив глаза в пол.
Он берет меня за подбородок, поднимая голову так, чтобы я смотрела в его глаза. Не переставая гладить по голове, Леви спрашивает:
– Почему тебе нельзя домой?
– Потому что я нормально себя чувствую, и в этом нет необходимости. – Я пытаюсь отстраниться и обойти его. Он не отпускает меня, а во мне нет сил, чтобы продолжать сопротивляться.
– А теперь правду. Чистую правду, Бель, – произносит он тоном, который не подлежит возражениям.
– Папа… – вздыхаю я. – Если он узнает, что у меня хватило сил, чтобы заниматься балетом, но не хватило сил, чтобы учиться, он…
– Собирайся. Ты не поедешь домой, но и тут не останешься.