Здесь был Хопджой
Шрифт:
— Ну нет, клянусь богом, это уж вы переборщили, — пробормотал мистер Чабб.
— И однако, — настаивал Пербрайт, — все вполне могло этим и кончиться. Свидетельства того, что он убил своего постояльца и потом избавился от тела, на первый взгляд казались очень впечатляющими. Мы получаем это письмо и естественно приписываем его одной из соседок, которая случайно слышала их ссору, а может быть, даже и видела что-нибудь похожее на драку. В письме особо упоминается ванная комната — довольно убедительный нюанс, должен сказать. У нас нет другого выбора, кроме как начать расследование. Вот тут-то все они и выходят на свет — признаки
Мы заглядываем в канализацию — это тоже, конечно, нетрудно было предугадать — и полностью убеждаемся, что тело убитого растворили в кислоте. Но чье? Вне всяких сомнений, того из двух, кто проиграл схватку в ванной, о которой нам так предусмотрительно написала страдающая бессонницей соседка или сосед. Победитель, когда мы установим, кто это, разыскав его, автоматически оказывается убийцей.
Оставшийся в живых — им оказался Периам — был должным образом найден. Он не уезжал далеко, но сам по себе этот факт ничего не значит: он вполне согласуется с самоуверенностью человека, который решается совершить и скрыть такое поистине чудовищное злодеяние. В самом деле, все обстоятельства, в которых мы его обнаруживаем (как вы, без сомнения, сами отметили, сэр), складываются в классический портрет преступника. Утешение в половой связи, броский дорогой отель с современными удобствами, пользование машиной жертвы, а кроме этого, и его девушкой — все это рисует перед нами картину, практически не оставляющую надежд на оправдание.
Инспектор прервался, чтобы закурить сигарету. Мистер Чабб смотрел' на него очень внимательно. Он пытался убедить себя, что эта мысль о классическом поведении убийц на самом деле уже приходила ему в голову.
— Такова, сэр, — продолжил Пербрайт, — была ситуация в том виде, в каком ее нам представили. «Представили» я, разумеется, употребляю в качестве рабочего слова, сэр… Дело, не сходя с места, можно было направлять директору государственного обвинения и, осмелюсь утверждать, обвинительный акт по делу Периама последовал бы автоматически. Но вы со свойственной вам дальновидностью не стали торопиться, сэр.
Главный констебль, скромно потупясь, рассматривал группку пограничных растений у своих ног.
— Было практически неизбежно, — возобновил свой рассказ Пербрайт, — что какая-то часть столь сложной и запутанной махинации не выдержит более пристальной проверки. И лабораторные эксперты заметили накладку. Волосы на молотке действительно были с головы Хопджоя — или, по крайней мере, соответствовали найденным на его одежде, — но попали они на молоток не в результате удара, который проломил ему голову. По словам Уорлока, их остригли ножницами и прилепили туда.
— Да, но кровь…
— Достаточно было неглубоко прорезать собственный палец — скажем, углом тогд же бритвенного лезвия, — чтобы получить нужное количество крови для молотка, а возможно, и для того, чтобы оставить несколько пятен в комнате.
— Ссора-то, однако, была, мистер Пербрайт. Я полагаю, мы не должны позволять этим ребятам с микроскопами уводить
— О да, ссора, конечно, была, — согласился Пербрайт. — Периам не отрицал этого, хотя свободно мог настаивать на обратном. Но, насколько я помню, я докладывал вам, что, по словам Периама, ссора получилась какая-то очень односторонняя; кричал и выходил из себя только Хопджой. Если мы примем эти слова на веру, не вправе ли мы будем предположить, что весь шум был поднят с вполне определенной целью — разбудить соседей и запечатлеть в их головах факт ссоры.
— И что же, кто-нибудь из них действительно проснулся?
— Те, с кем я разговаривал лично, ничего не слышали. Но сержант Лав в данный момент опрашивает жителей домов, примыкающих к Беатрис-Авеню сзади. У этих людей была гораздо лучшая возможность услышать любой шум, если таковой доносился из дома: звук бы долетал напрямую через сады.
Главный констебль кивнул:
— Хорошо. Теперь эта история с исчезнувшим телом — как вы ее объясняете? Я имею в виду то, что мы обнаружили в канализации, ну и все остальное.
— Вам приходилось что-нибудь читать о каннибализме, сэр?
— Не скажу, чтобы я особо этим интересовался, мистер Пербрайт, нет.
— Видите ли, говорят, что человеческое мясо очень похоже на свинину.
— Вот как.
— И вчера, более-менее случайно, я узнал, что с фермы, где Хопджой был регулярным гостем и вообще, я бы сказал, близким человеком, исчезла при таинственных обстоятельствах половина свиной туши. В багажнике его машины и в двух-трех местах в самом доме Уорлок обнаружил следы крови какого-то животного.
Почти целую минуту мистер Чабб в молчании наблюдал за продвижением уховертки обыкновенной по поперечине деревянной решетки, отделявшей его сад от соседнего.
— Я полагаю, мы не должны забывать, — произнес он наконец, — что дурачить людей таким образом и составляло основную линию поведения этого парня. Однако это совершенный стыд, когда подумаешь, какие деньги у нас тратятся на разведывательные службы. Беда в том, что они живут в своем, ими самими выдуманном мире. Я, честно говоря, не представляю, как мы сможем к нему подступиться. Я хочу сказать, мы не можем предъявить ему никакого обвинения.
Пербрайт поджал губы.
— Поведение, могущее повлечь за собой…
— …нарушение общественного спокойствия? — с грустным отвращением закончил фразу Чабб. — Вы, я смотрю, все еще наивно полагаете, что коллеги Хопджоя свободно позволят нам привлекать его к ответу, не правда ли? Да ведь с этой организацией иметь дело хуже, чем с трижды чертовым Дипломатическим Корпусом. Хопджои всплывет вскоре где-нибудь, расскажет им новую сказку про белого бычка и начнет подбирать себе других кредиторов, дайте только срок.
— Дело не исчерпывается, — медленно произнес Пербрайт, — попыткой уклониться от уплаты долгов. Человек может обставлять свое исчезновение без того, чтобы кому-то приходилось представать перед судом по обвинению в убийстве. В данном случае Хопджои не пожалел труда и проявил дьявольскую изобретательность, подставляя под удар конкретно Периама. Но осталась одна единственная вещь, которой несчастного старину Периама забыли снабдить, — это мотив. Почему он должен был желать смерти Хопджоя? Уж если у кого и были мотивы для убийства, так это у самого Хопджоя, коль скоро Периаму досталась его девушка.