Здесь и сейчас
Шрифт:
В БОРЬБЕ ЗА ПОСТ ПРЕЗИДЕНТА ДЕМОКРАТЫ
ОТДАЮТ ПРЕДПОЧТЕНИЕ БИЛЛУ КЛИНТОНУ.
НОВОЙ АМЕРИКЕ – НОВОЕ ЛИЦО!
Под заголовком размещалась большая фотография: улыбающийся кандидат в президенты под руку с женой Хиллари и дочерью Челси стоит перед огромной толпой народа.
16 июля 1992 года – такая дата красовалась на газете.
Я закрыл лицо ладонями.
Быть такого не может…
Мне не надо было напрягаться и чесать в затылке, факт оставался фактом: мое последнее воспоминание относилось к началу июня 1991-го. Передо мной разверзлась пропасть, и сердце, трепеща,
Я как-никак врач. Пусть не невролог по специальности, но я немало поработал в разных больницах и прекрасно знал, что амнезия зачастую остается загадкой для врачей.
Мой случай, без сомнения, антероградная амнезия [8] . Я не сохранил ни единого воспоминания о событиях, которые последовали за моим вторжением в «запретную» комнату на маяке. Начиная с этого момента у меня в мозгу произошла блокировка. Я выпал из своей собственной жизни.
Почему?
8
Нарушение памяти о событиях после начала заболевания. При этой разновидности амнезии сохраняется память о событиях, произошедших до начала заболевания или до травмы.
Я задумался. В моей практике попадались пациенты, неспособные фиксировать новые впечатления после того, как их постигла какая-то очень сильная травма. Так организм защищается от возможного безумия. Провал в памяти обычно длится в течение нескольких дней после травмирующего события. В моем случае провал длился более года…
Черт побери!
– Артур Костелло?
Полицейский встал у дверей камеры и громко выкрикнул мое имя.
– Это я. – Я встал.
Полицейский отпер решетку, взял меня за руку и помог выйти из камеры. Мы миновали лабиринт коридоров, и я оказался в комнате для допросов, помещении в двадцать квадратных метров с большим зеркалом, металлическим столом, прикрученным к полу, и тремя разномастными стульями.
Я узнал первого полицейского, который пытался меня арестовать и которого я сбил ударом ноги. У него на голове была повязка, и смотрел он на меня недобрым взглядом, словно бы говоря: «Мерзавец!» Я без всякой наглости подмигнул ему, желая сказать: «Давай обойдемся без упреков, идет, парень?» Рядом с ним сидел еще один офицер – латиноамериканка с черными как смоль волосами, завязанными в хвост. С насмешливой улыбкой она протянула мне поношенные спортивные брюки и серую хлопчатобумажную футболку. Пока я облачался в свой новый костюм, латиноамериканка сообщила, что она будет вести протокол, и посоветовала говорить правду.
Она начала задавать вопросы, а я отвечал, сообщив, как меня зовут, сколько мне лет, назвав адрес и профессию. Она предъявила мне обвинение: эксгибиционизм в месте отправления религиозного культа, отказ повиноваться органам охраны порядка, драка с офицером полиции, а потом спросила, признаю ли я эти обвинения. Я молчал, и она пожелала узнать, нет ли у меня психического заболевания. Я заявил о своем праве не отвечать на вопросы и потребовал адвоката.
– У вас есть средства на оплату услуг частного адвоката или вы согласны на общественного?
– Я
Полицейская ничего не ответила, дала мне подписать показания, а потом заявила, что завтра утром я должен предстать перед судьей, затем позвала помощника, и он отвел меня в mugshot room [9] , где у меня сняли отпечатки пальцев и сфотографировали.
Прежде чем распорядиться о моем отправлении в камеру, мне разрешили позвонить.
Без большой охоты я решил набрать номер отца, мистера Фрэнка Костелло. Я не был уверен в его доброжелательности, но знал, что только он может вызволить меня из нелепого положения, в которое я вляпался. Я позвонил Полине, его секретарше в больнице, которая когда-то была еще и его любовницей. Полина очень удивилась, услышав мой голос, и сообщила, что Фрэнк сейчас в отпуске, отдыхает с женой в Италии, на берегу озера Комо.
9
Неофициальный термин, который используют полицейские. Речь идет о специальном помещении, где задержанного фотографируют, снимают отпечатки пальцев, измеряют его рост и т. п.
– Не верю своим ушам, Полина! – в свою очередь удивился я. – Отец никогда не брал отпусков и уж тем более не уезжал за шесть тысяч километров от дома.
– Все меняется, – ответила она со вздохом.
– Я не могу сейчас подробно говорить о причине моего телефонного звонка, но мне нужно переговорить с Фрэнком незамедлительно. Это крайне важно!
Полина опять вздохнула, попросила подождать и через минуту хриплый голос отца пророкотал:
– Черт! Неужели ты, Артур?
– Привет, папа!
– Почему целый год не подавал о себе вестей? Мы все с ума сходили от беспокойства!
Я не стал отвечать и в трех словах я описал ситуацию, в которой оказался.
– Но где ты целый год пропадал, черт тебя дери?!
Я чувствовал, как он злится на другом конце провода. Голос у него был глухой, словно он говорил с того света.
– Представь, не имею ни малейшего понятия, – сообщил я. – Мое последнее воспоминание – это летний день, когда ты привез бумаги, и я подписал их, став наследником маяка.
– Вот-вот, поговорим о маяке! Я видел, что ты сломал кирпичную стену. А я строго-настрого запретил тебе к ней прикасаться!
Замечание вывело меня из себя:
– Да ты только того и ждал! Ради этого все затеял! Сам купил кувалду!
Отец не стал возражать. Его гнев тоже явно был напускным, а сам он просто изнывал от любопытства. Продолжение разговора подтвердило, что я был абсолютно прав.
– Ну и… Что ты нашел за дверью?
– Вагон неприятностей! – ответил я, чтобы от него отвязаться.
– Что ты нашел?! – повторил он уже угрожающим тоном.
– Если твой адвокат вытащит меня из тюрьмы, все узнаешь.
Последовал длительный приступ кашля, потом отец пообещал:
– Сейчас позвоню Джефри. Он тобой займется.
– Спасибо. А скажи мне, папа, ты уверен, что сказал мне все, что знаешь, о маяке?
– Ну конечно! С чего бы я стал от тебя что-то скрывать? Но, может, тебе вообще не стоило ничего говорить, потому что ты меня не послушался.
Нет! Я совсем не хотел, чтобы папочка на этом закончил разговор и повесил трубку.