Здесь русский дух...
Шрифт:
— Добрый чаек, — отхлебнув из глиняной чашки заварку, похвалил Федор напиток, вызвав у Лавкая довольную улыбку.
Наевшись и отсев от стола, мужчины завели разговор, но сначала Федор спросил разрешения выкурить трубку.
— Ты говоришь, знал нашего Хабара? — заряжая чубук ядреным табачком, спросил он князя.
— Как же, встречались. Хороший воин и душевный человек, — вытерев рукавом халата измазанные бараньим жиром губы, произнес старик.
— Мне не довелось с ним встретиться, хотя и многое слышал о Хабаре, — признался Опарин. — Говорят, недавно помер… Где-то в Сибири, в своей вотчине.
Лавкая такое известие
— Как помер? — не поверил он. — Он же богатырь… Может, кто отравил? Я слышал, у него в Москве были враги. — Князь вздохнул. — Эх, люди-люди, чего ж им неймется?..
— Слишком много никчемных людишек на свете развелось, — сказал Федор, доставая из кармана своих широких шаровар огниво. Подкурив, он сделал глубокую затяжку, и на щеках Федора появилась печать блаженства. — Расскажи, князь, как с Хабаром-то познакомился… — выпустив из легких клуб едкого дыма, неожиданно попросил он хозяина.
Князь на мгновение прикрыл глаза, как будто восстанавливая в памяти отдельные эпизоды.
— Хороший человек… Я говорил? — спросил он казака. Получив в ответ утвердительный кивок, продолжил: — Странно, конечно, так говорить о своем заклятом враге.
— Неужели он был твоим врагом? — удивился Опарин. — Чем же он так тебе насолил? Я слыхал, он хотел жить с тобой в мире и согласии, а ты убежал к маньчжурам.
Князь покачал головой.
— Ты ничего не знаешь, о, раб белого правителя, — произнес азиат. Разморенный сытной едой, он прилег на подушки, подперев голову рукой. — Мой народ очень маленький. Теперь представь, каково ему было жить в одной клетке с двумя могучими и свирепыми тиграми. Один неверный шаг — тут же попадешь в пасть. Не к тому, так к другому. В таких случаях приходится выбирать себе покровителя. Мы выбрали маньчжуров. Они рядом, у них большое войско. Много, много тысяч воинов — тебе понятно? Что ваша Москва! Она далеко. Ее и с самой высокой горы не увидеть. Можно ли на нее надеяться?
Федор даже поперхнулся, услышав такие слова.
— Глупый ты старик! — не удержавшись, воскликнул он. — Уже почти вся Европа лежит у ног нашего государя, а чего толку от твоих маньчжуров? Мы с нашими пушками такое можем сотворить… Вам мало не покажется!..
Лавкай как-то хитро посмотрел на казака.
— Слово — еще не дело, — усмехнувшись, произнес он. — Вот ты говоришь: пушки… Отчего ж вы тогда сдали маньчжурам Албазин, Кумарскую крепость? Я сам видел, как гибли ваши люди, а воины императора жгли и разрушали ваши селения. И ничего твои хваленые пушки не смогли сделать.
Федор нахмурил брови, проговорив:
— Ну, было, но ведь тогда и другое время стояло на дворе. Сегодня Русь уже не та, понимаешь, старик? Скоро на Амур прибудет огромное войско, которое встанет гарнизонами по всей границе. Хотя в принципе надо сначала установить эти пределы. Ты вот, князь, человек бывалый, но и ты не знаешь, где тут есть граница. Так ведь?
— Не знаю, — согласился тот.
— Нужен закон, а тогда будет и порядок. Пока же мы с маньчжурами друг к другу безнаказанно гуляем. Ладно б с миром, а так ведь… — Федор вдруг внимательно посмотрел на старика. — Разве ты, княже, не чуешь запах пороха? — спросил он его.
— Чую, чую, — кивнул тот. — Если уж русские вернулись на Амур, то обязательно будет война. Еще неизвестно, кто в ней победит. С Хабаром воевать — иное дело. Храбрый атаман! Жаль, врагами расстались,
Лавкай никогда не забудет ту зиму 1652 года. Тогда Ярко Хабаров со своими людьми уже овладел азиатскими крепостями и велел платить дань русскому царю. Те упрямились и пытались договориться с атаманом, а тот все за свое: покоряйтесь, мол, а не то худо будет. Опять же, где надо, Хабаров применил силу. Многие князья в результате перестали сопротивляться и приняли власть белого царя, но только не Лавкай. Он не хотел ползать под пятой московского правителя. Думал, задобрит Хабара — кто же откажется от дорогих подарков? — и тот оставит его в покое. Вот и повез ему два мешка мягкой рухляди.
— Воро-о-та!.. Эй!.. Гой!.. гой!.. гой! — ранним морозным утром послышался громкий гортанный голос у крепостных стен Ачан-городка.
На высоком земляном валу тут же показался бородатый стрелец в зипуне и островерхой лисьей шапке с тяжелым фитильным мушкетом в руках.
— Кто такие? Чего надо? — сонно спросил он.
Разглядев внизу пару саней, запряженных по две лохматых лошади гуськом, стрелец снова спросил:
— Говорю, кто такие и с чем прибыли?
— Открывай же, русский! Большой князь едет. Поговорит с атаманом Хабаром, напишет грамоту, разберутся с данью, — послышалось в ответ.
Стрелец понял, что это за люди. Почесал заиндевелую бороду, пробурчал недовольно что-то себе под нос и пошел отворять ворота. Заскрипели полозья, и вот уже в клубах потного пара, шедшего от лошадей, в крепость въехали сани. Впереди их бежал посыльный, доложить атаману о прибытии гостей.
Ерофей находился в приказной избе. Он славно позавтракал и теперь пребывал в хорошем расположении духа. Усевшись за большой, сбитый из струганных сосновых досок стол, служивший одновременно и для обедов, и для казенной работы, Ерофей стал писать письмо якутскому воеводе. Подобную процедуру мужчина совершал часто. Он хотел держать начальство в курсе всех своих дел. Время от времени Ерофей брал в руки стоящий перед ним кубок с брагой и делал небольшой глоток. Брага была крепкой, круто заправленной лесными травами, и атаман довольно покрякивал.
Поодаль от него, у затянутого бычьим пузырем окна стояла молодая девица Фрося, служившая при атамане кухаркой, и серыми влюбленными глазами смотрела на хозяина. Широкоплечий и осанистый, с рыжей курчавою бородой, он выглядел моложе своих сорока двух лет. Может, порода такая, а может, все дело в сибирском морозе, который не дает состариться. Люб, ох и люб был Ерофей Фроське. Только все пустое. Разве мог он низойти до нее, дочери простого ленского плотогона? Да и жена у него где-то там, в Сибири, имелась, а Фроську он считал почти ребенком, шутя называл дочкой.
— Сам Лавкай с ними прибыл, атаманушка! — сообщив Хабарову о прибытии гостей, добавил вбежавший в приказную избу караульный.
— Так веди его ко мне! — приказал атаман. — Буду рад принять такого высокого гостя.
«Может, опомнился князь, и по примеру других азиатских правителей тоже решил принять власть нашего царя? — подумал он. — Больно Лавкай упрямый. Быком уперся — и с места не сдвинешь. Ничего не боится — ни угроз атамановых, ни царского окрика. Лучше умру, говорит, чем покорюсь вам, проклятым русским…»