Здесь стреляют только в спину
Шрифт:
Хватило этого благолепия на полтора часа. Без четверти два я проснулась от колючего озноба. Холод перемещался по позвоночнику, забираясь в ягодицы и еще кое-куда. Я в третий раз зарядила костер. Но сон уже отрезало. Ужасное состояние – когда хочешь спать и никак не можешь уснуть. Я лежала в расстегнутом спальнике у самого огня. Одной рукой сжимала пистолет, другой подкладывала веточки и с легким страхом наблюдала, как в низине скапливается туман. Он собирался каждую ночь, и практически еженощно под его завесой творились гадости. Только первая ночь прошла без происшествий. Но причина была проста и убедительна: мужики у костра дежурили ПОПАРНО. В следующие ночи – по одному. Дневальный Липкин уснул – и любитель телефонных переговоров беспрепятственно проник в лес. Третьей ночью командир со сломанной рукой никого
Недобрая примета – туман. Еще Стивен Кинг предупреждал, что лучшего прибежища для нечистой силы не найти...
Если неприятность имеет шанс случиться, она непременно это сделает, гласит закон. Когда подкралось лихо, я не спала. Смотрела на догорающий костер и боролась с ленью (за дровами бы надо). Хрустнула веточка. За ней другая. Я похолодела. Медленно поднялась, захватив лямку мешка. Не хрустнет дважды веточка просто так! Гоблины в тумане, осенило меня. Опять затрещало – то ли ветка, то ли шишка. Глухо кашлянули. На дым шли, и с носами у них все в порядке... Ноги уносили меня прочь. Самое время сматывать удочки, пока не только они, но и я в тумане... Я отступила за дерево, перебежала от ствола к стволу, опять отступила. Пролезла сквозь ветвистое древо, не устоявшее на ногах (я худая, как клюшка, везде пролезу). Но с обратной стороны этого древа уже не вылезла – не успела. Закашляли совсем близко. Я предпочла не рисковать. Перевернулась на сто восемьдесят, уткнулась подбородком в землю и стала наблюдать.
Два неясных очертания обрисовались у моего «кочевого стана». Хозяйки на месте не оказалось... Одно из очертаний подплыло к догорающему костру, другое встало поодаль. Первое нагнулось над кострищем, второе повернулось лицом к моему лежбищу. Лица я не видела, но чувствовала, человек смотрит в мою сторону... Раздались приглушенные голоса, снова кто-то кашлянул. Слов я не слышала: лес не вода, звук не разносится. Кто такие – тоже непонятно. Бывшие коллеги? А кто еще?
Ночные «странники» пришли в движение. Разговор утих. Кажется, двинулись в мою сторону. Я задрожала. Они набухали в тумане, обретая какие-то дьявольские очертания – не наяву, а в моей голове. Наяву они были нормальными людьми. Мне кажется, я узнала Усольцева. А может, не Усольцева, а другого: туман искажал очертания, вводил в заблуждение...
Я тряслась, совершенно не соображая, что делать. Вероятно, ждала чуда. И дождалась. Ночные люди, пройдя метров шесть, остановились. Стали переминаться с ноги на ногу, развернулись и побрели обратно – откуда пришли. На северо-запад, отложилось в голове. Сообразили, что я сбежала и нахожусь где-то рядом. Но, догадываясь о Борькином пистолете, не стали искушать судьбу.
Или я напрасно демонизировала бывших коллег? Зачем им меня убивать?
Я долго лежала под поваленным деревом, боясь пошевелиться. И только через полчаса рискнула приблизиться к костру. Пахло паленой резиной. Огонь уже догорел. Мой спальный мешок – тоже. Какая-то сволочь от злости пнула его в костер, и тлеющие угли выжгли в прорезиненной ткани дыру размером в две головы. Испортили вещь, уроды...
Итак, я осталась без крыши над головой. В чем буду ночевать далее – вопрос болезненный. Но я осознала главное: остатки группы следовали параллельным курсом и, войдя в зону поиска, решили повременить со сном. Ходили по лесу, как лиса за белочкой, искали самолет. Не меня же они искали, зачем я им нужна?
Остаток ночи я провела в узкой трещине между гранитными глыбами. Утесы поросли мхом, окрестности – внушительными соснами. Недалеко ухал филин. Я забилась в холодную щель, дала себе зарок не спать и сразу же уснула. А проснулась от стрекота вертолета!
Обалдевшая, я выскочила на залитую солнцем прогалину. Заметалась, полезла сгоряча на утес, но ободрала коленку и скатилась обратно. Задрав голову, стала
– Эй, куда?! – заорала я и запрыгала в отчаянии.
Умнее выдумать не могла. Он не увидел бы меня, даже если смотрел бы в бинокль. Я придушила истерику, села на камень и стала думать. Потом вскочила – вот оно, придумала! Поиски самолета продолжаются! А у этого вертолета, плюс все остальные, задействованные в операции, где-то в заданном квадратике (плюс-минус сто километров) – посадочная площадка! Не станут же они сутками кружить на одном баке. И Боголюбов не совсем точно угадал квадрат, в котором громыхнулся самолет, – севернее надо брать!
Итак, мои скитания продолжались. Отныне я могла ходить хоть по кругу, хоть по квадрату – в любом направлении, кроме южного. И кроме, пожалуй, западного: встреча с коллегами не особенно прельщала. Я двигалась на северо-восток, полагая через пару километров сменить курс на север, затем на северо-запад и таким образом покрыть большую площадь. Дважды я слышала жужжание вертолета. Но каждый раз кроны деревьев заслоняли небо. Я в бессилии стонала, вспоминала и использовала адекватные ситуации обороты родной речи.
Лес густел. И погода мрачнела: она и так не баловала постоянством, а тут и вовсе расшалилась. Не прошло и часа от моей побудки, а небо уже затянуло тучами – густыми, плотными, низко стелющимися. Стрекот вертолета уже не услаждал слух. Я с боем пробивалась через кустарники. Один из них вдруг резко пошел на понижение. Я успела остановиться и с ужасом увидела под ногами чуть не отвесную пропасть, а в ней – далекое дно оврага, заваленное камнями. Между глыбами блестел ручеек (вряд ли он смягчил бы мое падение). Утерев испарину, я выбралась из опасной зоны и отправилась вдоль кручи.
Метров через семьдесят заросли репейника оборвались и обнажился относительно безопасный скат с пологими террасами. Пару площадок я перескочила (спускаться боком было бессмысленно: сухая глина утащила бы меня с собой). Оставалась последняя площадка. Еще один прыжок кошки, как говорил Гитлер... Позади уже шуршала и стучала камнями осыпь, когда я сиганула на монолитную с виду террасу, обрушив ее своим весом. И – понеслась кривая в щавель! Ветер засвистел в голове. Перепуганная (не рассказать), я неслась на каменный оладыш, вросший в землю, и образ Антона Блохова, совершившего в последние секунды жизни похожий «бобслей», горячо обжигал сознание. Словно жизнь вторую прожила. «И куда это я ее?» – опомнился Всевышний и живенько изобразил торчащий из обрыва узловатый корешок, за который я зацепилась лямкой рюкзака (вторая чудом держалась на плече). Я ощутила удар, сродни тому, что ощущают парашютисты, когда над головой раскрывается купол. Впечатления сильные, но лучше, чем макушкой о камень. Поосторожнее бы надо, решила я, сползая на четвереньках к ручью. Умыла физиономию и полезла, помолившись, в гору. Поднялась, отдохнула и отправилась дальше – через молоденький ельник, аппетитно усыпанный маслятами.
Прогулка по ровной местности не затянулась – возник новый овраг, с замшелыми обрывами, заросший деревьями. Нарядные пихты хороводили по склонам. На дне оврага чернело пересохшее русло ручья – изрытая ложбина с белесыми пятнами подзолистой почвы. Соблюдая осторожность, я перебралась на другую сторону, стряхнула с одежды лохмотья лишайника и с горечью констатировала, что совершила ошибку. За вторым оврагом параллельно ему тянулся третий. Похоже, это было то, о чем предупреждал Рахманов: большая часть ландшафта от Медвежьего кряжа до Хананги иссечена глубокими продольными разломами, заросшими лесами. Сверху они не видны, но очень чувствительны снизу. Но что я могла изменить? Возвращаться назад следовало раньше, а теперь уже одинаково приятно – вперед или назад. Я сделала клюку из коряги, допила анальгин... и опять двинулась развлекать местных леших. За третьим оврагом простирался сосновый бор. За четвертым – гибнущий ельник из сказки про Машу и Витю. И наконец, я уперлась не в овраг, а в какой-то Большой каньон, над которым уместен был бы фуникулер. Глубина – метров сорок, угол наклона – градусов восемьдесят. Бездна внушала трепетное уважение. Не каждый скалолаз позволил бы себе удовольствие потягаться с такой преградой.