Здесь таких нет, кому повезло…
Шрифт:
Мне нечего ему ответить. По крайней мере, сейчас.
– А всё потому, что правда на моей стороне… – кивает вестник. – Хотя, есть закавыка похуже, чем менты. Отговаривать начали, гниды, как с цепи сорвались. Раньше, бывало, тоже пробовали, но без нынешней борзоты, как будто почву прощупывали…
О ком речь, я не спрашиваю. Семилетней давности разговор с первым вестником, чем-то похожим на нынешнего, сохранился в памяти от первого и до последнего слова.
«Те, кому мир погубить в радость. Думаешь, таких нет? Е-е-есть, куда ж без них… Наших отыскивают и начинают яд в души лить, веру в нужное дело расшатывать. Мерзость неописуемая… Отговаривать умеют, каждого в слабое место тычут, без всякой жалости. Этот мир сожрут и новый искать станут, им привычно… Мы, конечно, из кожи вон лезем, чтобы эту мерзость утихомирить, но, если что, на самого себя только надейся. Если начнут баламутить, сомнения сеять, ты к душе своей прислушайся. В ней у тебя стерженёк должен быть, который им переломить кишка тонка, – полная вера в то, что ты делаешь…»
Сегодняшний вестник говорит что-то ещё, я слушаю вполуха, борясь с желанием тронуть пальцем его усы или щёку, чтобы понять: он – не порождение моего мозга, он – настоящий. Но я гашу это желание, хотя и не без труда. Вестник прав – должна быть вера. Без неё – никак.
– В общем, вот такой расклад, земеля… Всё понятно?
– Всё.
Вестник облегчённо скалится, кивает.
– Вот и славно, земеля… Знаю – не подведёшь. Да, и запомни, оприходовать нужно не абы как, а с выдумкой, позатейливее. Такое вот блюдо от шеф-повара. Я знаю,
Вместо гордости почему-то приходит грусть. Я негромко бросаю:
– Нет.
– Вот, знай теперь. Всё, прощевай!
Вестник выходит на следующей станции, сразу пропадая из вида. Я бездумно смотрю на проплывающую за окном платформу, а когда она исчезает, достаю сборник стихов.
…свежую кровь цедит древний обряд:
мясо ночи скроет сумерек кости.
слушай… замри… хриплый вой упыря
вьюга подхватит на старом погосте…
Приехав домой, я наскоро ужинаю и ложусь спать. Нынешний сон я знаю наизусть, он снится мне самое малое раз в неделю; он – подтверждение того, что ничего не происходит зря.
Я вижу человекоподобных существ – огромных, уродливых, но разумных. Они стоят на краю обрыва и яростно сражаются с другими – такими же гигантскими, но более жуткими, словно сошедшими с полотен талантливого и неизлечимо одержимого тьмой живописца. Чудовища неутомимо лезут и летят из тьмы, скрывающей лежащую за обрывом пропасть. Мне хватает взгляда, чтобы понять – это схватка за наш мир.
Человекоподобные рвут и ломают чудовищ голыми руками, сбрасывая их обратно во тьму. За спинами наших защитников стоят огромные чаши с кровью, изуродованными человеческими телами и конечностями. Обессилев или получив рану, защитник отходит к чаше, умывается, пьёт или ест из неё. Его рана быстро затягивается, усталость исчезает, и он возвращается в строй.
Конец ознакомительного фрагмента.