Здравствуй, брат, умри
Шрифт:
Так или иначе, гроза оказалась кстати — волчица шагнула вперед и тут же присела, прижала уши еще сильнее к голове, затем развернулась и ушла в кусты.
Я остался один. То есть с Волком. С Волком. А волчица поспешила к остальным своим щенкам. Она была умная, она взвесила все, поняла — если сейчас я ее застрелю, то ее щенки останутся одни и наверняка погибнут, поняла и выбрала меньшее зло.
Меня.
Щенок попробовал было двинуться за мамкой, но я быстро накинул на него сетку, Волк дернулся, запутался и упал, я подтащил его и переправил в лукошко.
Все. Теперь у меня есть Волк.
Я
Вряд ли волчица станет меня преследовать. Волки злопамятные животные, но теперь у нее много забот. Кормильца нет, надо сторожить щенят. Вряд ли она пойдет за мной.
Я пойду на юг. У меня нет дома, а значит, зимовать мне придется в шалаше либо искать жилище в городе. Наловлю рыбы, завялю. Продержимся. Теперь я не один, теперь у меня есть Волк.
— Домой, — сказал я весело и громко и пошагал в сторону солнца.
Мне хотелось убраться подальше. Я не хотел убивать того глупого волка, совершенно не хотел. Но и жалко его не было совершенно. Он бы убил меня и совсем бы об этом не пожалел. Я вообще не жалею. В книжках я много читал о жалости, о всяком милосердии, ну и о тому подобных чувствах, но никогда их не испытывал. Вот я сейчас убил волка и чувствовал себя вполне спокойно. А до этого я убивал многих. Пантер, кабанов, оленей, рыбу, диких и никогда ничего не чувствовал, в смысле жалости. Просто мне никогда не нравилось находиться в тех местах, где я кого-то убивал. Почему-то.
Примерно через два часа я остановился посмотреть, как там дела у Волка. Волк спал. Свернувшись калачиком в лукошке. Отлично. Можно немного отдохнуть. Привалился к дереву, достал из рюкзака пластиковую баклажку с черникой, надо было подкрепить силы.
Черника чуть-чуть подвяла, но, как мне показалась, стала от этого только слаще. Я стал есть, разглядывать ботинки, грязные. Ничего, найдем с Волком дом с печкой, я ее топить стану и жить рядом, и чистить ботинки в свободное время. Читать еще.
Это делает человека человеком, читать и писать. Читать у меня получалось лучше, чем писать. Буквы складывались в слова легко и быстро, а потом Хромой открыл мне секрет быстрого чтения, этот секрет восходил к самому Алексу У, а потом передавался от одного к другому. Я научился не прочитывать слова, а узнавать их, минуя буквы, и после этого я стал читать гораздо быстрее. Не так быстро, как Хромой, но все-таки.
Каждый день я читал два часа. Это для того, чтобы знать, как выглядел мир раньше, для того, чтобы знать, как назывались разные вещи. Для того, чтобы правильно, по-человечески думать. Это самое сложное, все равно часто сбиваюсь на свое думанье, но надо все-таки стараться, надо думать — как в книжках.
Потому что люди на Меркурии могут позабыть, как тут все было устроено, у них своих забот там хватает. А ты им расскажешь. И покажешь. И научишь, если надо, и жить, и думать. Так говорил Хромой.
Я был хорошим читателем.
А писать вот не очень получалось. Терпения не хватало. К тому же я не очень хорошо понимал: зачем мне нужно уметь писать? Кому я буду что писать? Если я напишу, кто прочитает? Ну, пусть Ягуар. А что я ему такое напишу, что не смогу просто рассказать?
Трудно заниматься тем, смысл чего не понимаешь.
К тому же оказалось, что мне гораздо интереснее рисовать, чем писать. Я рисовал
Иногда я так увлекался, что начинал даже рисовать на полях книг и в конце, на чистых страницах. Хромой меня за это не ругал, все равно мы не могли собрать никакую библиотеку. Потому что это бессмысленно — жизнь наша была слишком неустойчива, мы в любую минуту готовы сорваться с места и уйти, а с собой библиотеку ведь не потащишь? Все, что тебе нужно для жизни, должно умещаться в рюкзаке за твоей спиной.
Я рисовал на полях книг. А еще я рисовал на стенах. Углем. В нашей печке в доме получался отличный уголь, я выходил на улицу и разрисовывал гладкую стену своего дома. Особенно хорошо рисовать осенью, рисунки смывались дождем, и на следующий день можно было рисовать заново.
Давно я вообще-то не рисовал… Даже своих человечков позабыл на деревьях вырезать, а всегда ведь…
Через меня перескочила кабарга.
Я съежился, но не удивился, я уже говорил, кабарги много, вот она и скачет. Ложку я уронил. Поднял, долго вытирал о куртку. Зачерпнул чернику…
Еще кабарга. Черника рассыпалась, что такое-то…
Я оглянулся. И тут же обратно свалился. На меня летела целая туча кабарги. Двести, может больше. Животина, конечно, мелкая, но копытца у нее остренькие, а с разбега может так в лоб влупить, мозги выскочат. А когда ее еще много…
Я вжался в мох. Надо мной пролетел стремительный мускусный вихрь, животные были в пене, и вообще мне показалось, что перепуганы до одурения.
Кабарга пронеслась и исчезла. Черника моя рассыпалась, выбирать ее изо мха совершенно не хотелось. Я поднялся. И тут же упал обратно — из-за деревьев вывалился медведь. Как дом такой, черный, морда дикая, тоже вся в пене. Остановился на секунду, затем рванул вправо. Меня не тронул. Увидел, но не тронул. Бешеный, что ли? Хотя бешеные не могут бегать направо, бешеные только прямо, как по рельсам, рельсы — такая гадость… Как-то раз мы вышли на рельсы, и Хромой сказал, что если приложить ухо, то можно услышать звук давно проходивших поездов. Эхо называется. Я сдуру приложил ухо к рельсе и услышал — гул. Поезда на самом деле гудели. Потом я долго не мог понять — это на самом деле поезда или рельсы трясутся от перегрева? А еще после этого у меня пошла по уху какая-то сыпь и я не мог избавиться от нее до самой зимы, так что одно ухо у меня было примерно в два раза больше. Экзема. А когда настала зима, я излечился от этой ушной экземы с помощью намороженных серебряных монет. Больше меня до рельсы дотронуться никто не заставит. При чем тут вообще рельсы…
Еще один медведь!
Этот не повернул. Несся прямо на меня. Я бессмысленно выхватил огнестрел, но и этот медведь на меня тоже внимания не обратил. Он был слишком испуган. Перелетел через, понесся прочь, дрыгая отъевшейся задницей. Один испуганный медведь — это нормально, медведи в глубине души своей дристуны и бояки, но чтобы сразу два медведя были испуганы…
Я подумал, что мне тоже нечего особо рассиживаться под деревом, надо уходить. С пустого места звери так не бегают. Я нацепил рюкзак поудобнее и…