Здравствуй, Ходжа Насреддин!
Шрифт:
Гюльджан. Ты заслуживаешь десятка пощечин! Если ты так легко покидаешь в беде своего верного друга ишака, значит, и меня ты покинешь так же легко. Тебе нельзя верить.
Насреддин (потирая щеку). Вот и вся награда. Любовь – ишаку, а мне – пощечина.
Гюльджан. А зачем ты тянешь свои длинные губы куда не следует?
Насреддин. А кто это определил, куда следует тянуть губы и куда не следует? (Склоняется к Гюльджан.) Проклятые губы, куда вас тянет? Вы же
Загудела под ударами калитка.
Гюльджан (взволнованно вскакивает). Беги, тебя могут схватить!
Насреддин подходит к калитке, прислушивается, потом снимает щеколду и впускает ишака.
Насреддин. Встречай, о женщина, своего возлюбленного!
Гюльджан. Он вернулся, он вернулся, мой ненаглядный ишак! (Целует ишака.)
Насреддин. Я же говорил, Гюльджан, что самый большой ишак – это я. Почему же ты целуешь его? Он все равно ничего не поймет в твоих поцелуях!
Гюльджан. Послушай, Насреддин, где твой дом? Есть ли у тебя семья? Кто твой отец?
Насреддин. Моим отцом был случай, благодаря которому я встретил тебя, моей матерью – любовь к шуткам. Где мой дом? (Начинает петь, сдерживая голос, чтобы не разбудить старика.)
Из конца земли в конец,Как верблюжий бубенец,Я скитаюсь. И со мнойДлинноухий спутник мой.Мне ведь крыша не нужна,Были б звезды да луна,Было б небо надо мной,Озаренное луной. Мы скитаемся вдвоем:Он – внизу, а я – на нем.Вместе кормимся сухой:Я – лепешкой, он – травой.В знойный полдень вместе спим:Я – в его тени под ним,Надо мной спит стоя он,Вот мой кров, и вот мой дом.Гюльджан и Насреддин склоняются друг к другу для поцелуя, но калитка опять загудела под тяжелыми ударами.
Нияз (проснувшись). Кто там?
Голос Бахтияра. По повелению эмира открой!
Гюльджан (Насреддину). Стража! Беги!
Насреддин перепрыгивает через забор. Нияз спускается с крыши, дрожащими руками открывает калитку. Входит Джафар, главный визирь Бахтияр и стражники.
Бахтияр. Горшечник, твоему
Джафар (увидев ишака). Вот он, мой разоритель! О исчадие ада, наконец-то я тебя нашел! (Шарит в ушах ишака.) А где же деньги? (Ниязу.) Ты уже успел их припрятать, мошенник! (Завязывает веревку на шее ишака.)
Бахтияр. Повелитель, наш господин и владыка, да продлятся его благословенные годы, сам эмир соизволил вспомнить твое ничтожное имя! До слуха эмира дошло, что в твоем саду растет прекрасная роза, и он пожелал этой розой украсить дворец.
По знаку Бахтияра стражники бросаются к Гюльджан.
Нияз. Что вы делаете? Пустите ее!
Гюльджан. Пустите! Куда вы меня тащите? Пустите! Пустите меня!
Стражники выволакивают ее за калитку.
Нияз. Гюльджан, дочка… (Падает без чувств на землю.)
Бахтияр. Старик лишился чувств от столь великого счастья. Но завтра он, без сомнения, придет во дворец излить свою безграничную благодарность. (Уходит.)
Джафар (таща ишака). Идем же, идем, о вонючая тварь, начиненная упрямством и злобой! Ты мне стоил целых четыреста таньга и еще упираешься! (Уходит.)
Через забор перепрыгивает Насреддин. Сперва он кидается за Джафаром, но, увидев лежащего на земле Нияза, останавливается.
Насреддин (кричит вслед Джафару). Клянусь, это не пройдет тебе даром! Презренный шакал!
Нияз (очнувшись). Гюльджан… О Гюльджан!
Насреддин (поднимая старика). Я спасу ее.
Нияз. Как ты ее спасешь? Она уже в гареме – о горе, о позор! – я пойду во дворец и упаду к ногам эмира, буду умолять его, кричать и вопить, и если сердце в его груди не каменное…
Насреддин. Остановись! Ты забыл, что эмиры устроены иначе, чем остальные люди. У них нет сердца, и бесполезно их умолять. У них можно только отнять! И я, Ходжа Насреддин, – ты слышишь, старик? – отниму Гюльджан у него!
Нияз. О позор и горе на мою голову!..
Насреддин. Уйми же слезы, старик, не вопи над самым ухом! Скажи лучше, где хранятся одежды твоей покойной жены? (Снимает свой халат, вешает его на забор.)
Нияз ведет Насреддина в дом.
Нияз. Волосок моего сердца… Гюльджан, о Гюльджан!
Скрываются в доме. Пауза. Во дворик крадучись входит рябой стражник, хватает халат Ходжи Насреддина и убегает.