Здравствуй, племя младое, незнакомое!
Шрифт:
Авдей стоял перед ним в трусах, было немного холодно, и чтобы хоть как-то отвязаться, пообещал:
– Ладно, завтра приду, вечером. А сейчас давай, поздно уже, я спать хочу…
Колян безоговорочно ушел. Заперев дверь, выключив свет и телевизор, Авдей лег спать и скоро уснул. И как бы крепко и спокойно ни спал, утром опять, как в прошлый раз, болела голова, мутило, и плыли перед глазами разноцветные круги. Никуда идти не хотел, но Колян ближе к обеду заявился сам, и как Авдей ни ссылался на плохое самочувствие, уговорил-таки пойти:
– Там и делов-то ничего, Авдюх… Какой-нибудь проводок оторвался…
В доме у Коляна происходило уже, по
– Вот, говорил Зойке, – сдай сходи, – пожаловался Колян на жену. – Не пошла, ждет, видно, когда я схожу, елки.
– А где она у тебя?
– Зойка-то?… На работе, уборщицей в магазине. Ща придет на обед, за бутылкой сгоняю, скажу, мастера надо угощать.
– Ничего не надо…
– Ну да, не надо, елки…
Все потроха у телевизора были крученые-перекрученные и держались на честном слове. Поправив оголенные провода, перекошенные лампы, Авдей рискнул включить всю эту рухлядь в розетку. Естественно, сразу же повалил дым.
– Во-во! – будто обрадовался Колян дыму. – Я говорю, он у меня когда-нибудь взорвется и весь дом спалит. Вот смеху-то будет, елки…
Ремонтировать не было никакого желания уже потому только, что за этой неисправностью в таком телевизоре возникнет сразу же другая, а потом, может быть, и еще. Кто знает, сколько тут Колян накрутил своих проводочков? А если даже и починить этот телевизор, все равно не через день, так через неделю он опять поломается, не сам по себе, так Колян в сердцах саданет ему кулаком по макушке, чтоб другой раз показывал лучше. И опять задымится что-нибудь внутри, и опять покой…
Пришла на обед Зоя. Поздоровалась, прошла на кухню, Колян за ней.
– Лучше бы не приходила! – сразу же послышался ее голос с кухни.
– Ты ща поорешь мне! Я сказал, елки! – остановил Колян ее крик кулаком по столу. «Еще не хватало, чтобы из-за меня они собачиться стали», – с неприязнью подумал Авдей и, позвав Николая, предупредил:
– Ничего не надо, я все равно не буду.
– Ну да, не будешь, елки, – не слушал Колян никаких возражений. С трудом, с неохотой, потрескивая, посвистывая, телевизор заработал. Изображение от «подсевшего» кинескопа мутное, негативное – не люди, а черти там скачут, кривляются. Колян к тому времени все-таки выдрал у жены бутылку, вместе пошли, и она там, в магазине, заняла. Обратно не вернулась, видимо, решила обед пересидеть где-нибудь у магазина на ящичке, отдохнуть от скандалов.
– Я его и не смотрю почти, – указал Колян стаканом на телевизор. – Раньше там хоть кино показывали, а сейчас одни политические разборки. Больно мне охота знать, кто там у кого и чего украл, елки. Я одно знаю, что, кроме выпивки, мне уже ничего тут не светит. Мне домой заходить противно, как зайду, так глаза бы ни на что не глядели, сразу же уйти куда-нибудь хочется. А куда-нибудь приду, елки, мне и оттуда сразу уйти хочется… если там бутылки нету, – добавил Колян и засмеялся.
По телевизору показывали какой-то дикий видеоклип со страшными и непристойными превращениями, отсечением голов и прочих элементов человеческого, или, скорее, дьявольского, тела. Но все это стало настолько обычным и повседневным,
– И Зойка моя привыкла ко мне. А сначала все травила меня, от бутылки отучала, кодироваться гнала – ща… Привыкла, никуда не делась… Мы и к бедности уже, Авдюх, привыкли. Раньше, елки, если хлеба в доме нету, на удивление было, а теперь ничего, сойдет…
Авдей оставил его с недопитой бутылкой, уснувшего головой на столе. На улице лил сплошной дождь. От такой погоды и остается только одно – законопатить наглухо окна в доме, напиться и упасть лицом в тарелку, и хорошо еще осень не поздняя и есть какая-то надежда на теплые дни. В этот раз Авдей не видел никаких харь, но голос ему послышался отчетливо:
– Возьми рубль-то, дурак! Молчать бы надо, да кто подскажет разве.
Ввязался Авдей:
– Ага, – говорит, – я возьму, а вы же меня и прикончите.
– За что? Гусь-то твой у нас. Пока рубль тебе не отдадим, мы гуся ни продать, ни зажарить не можем. А у него уже и голова выросла…
Идет Авдей, оглядывается по сторонам. Никого рядом с ним нет. Да и кто в такой дождь на улицу выйдет. А голос опять ему гугнит:
– Ну бери, что ль, а то промок я с тобой тут… тоже мне – бессребренник! В церквах и то деньгу берут. Вот домой придешь сейчас, чего есть будешь? В магазин по пути не зайдешь – в карманах пусто. А не выбросил бы рубль тогда, было бы их у тебя теперь полный карман, и не к Коляну, пьянчужке, ходил бы на шабашку, а к самому министру, может. А к этим-то чего ходить, к голодранцам…
Родной подъезд был уже близко, и, отфыркиваясь от дождя, Авдей осмелел, вздумал посмеяться:
– Ведь гусь-то все равно мертвый!
– А ты обмани нас, – не смеясь, настаивал невидимка. – Мы таких и награждаем, кто обмануть нас сможет. На рубль, на!
И он, то есть непонятно кто, вдруг насильно всунул Авдею в зажатую в кулак ладонь холодную кругляшку, вернее, не всунул даже, а рубль сам собой вдруг серебряным холодком почувствовался в кулаке. Как и прошлые разы, мгновенно охватил Авдея ужас и он бросился бежать. А сзади опять хохот и крики:
– Отдай! Отдай! Обманщик! Вор!
Но не разжал на этот раз Авдей кулак, не зазвенел по асфальту с перепугу выброшенный рубль. Захлопнув за собой дверь подъезда, Авдей без лифта и без оглядки мигом заскочил на свой седьмой этаж. Хотя за этот миг успел вздрогнуть от мысли, что у него что-то с головой происходит, и надо, видимо, обратиться к врачу. Но, замкнув дверь на ключ, от тут же обрел спокойствие, будто пять минут назад никакого общения с невидимым у него не происходило и неразменный рубль в кулак ему не сунули. Кстати, этот самый серебряный рубль Авдей запросто, словно обыкновенный старый пятак, бросил в карман куртки и забыл про него. Переоделся в сухое, подошел к окну. Там дождь перестал, и вот-вот готово было прорваться меж клочкастых черных туч солнце. Но не прорывалось. Лишь изредка высвечивались ясным светом лучи его и тут же затухали в наплывавшем мраке. Было у Авдея такое настроение, такое чувство, что если прямо сейчас выйти на улицу, то там повстречаешься с совсем незнакомым тебе человеком. И с ним ты познакомишься, подружишься, полюбишь его, и жизнь твоя озарится видением нового пути. На том пути будет тебе легко и радостно на любом перекрестке, в каждом доме, где придется остановиться.