Здравствуйте, Эмиль Золя!
Шрифт:
Семья Золя опять переехала на новую квартиру. Несмотря на то что строительство канала шло полным ходом и проекты инженера воплощались в жизнь, семья Золя терпела нужду. Но это мало беспокоило Эмиля.
Вместе с Сезанном, который перегнал друзей по годам, по росту и темпераменту, он распевал серенады для «двух маленьких барышень». У одной из них был ужасно крикливый попугай. Родители, выведенные из себя этой серенадной какофонией и криками попугая, однажды окатили водой сладкозвучных воздыхателей. «В то время, — признается позже Золя, — у меня был далеко не идеальный слух». Да, мягко сказано!
Они не ходят в кафе,
8
Драма А. Дюма, созданная в 1832 году. — Прим. ред.
«Это было примерно в 1856 году. Мне исполнилось 16 лет… Нас было три друга, три шалопая, которые еще не успели протереть штанов на скамейках коллежа. В выходные дни или в дни, когда можно было улизнуть от занятий, мы убегали и носились сломя голову по полям; нас тянуло на свежий воздух, к яркому солнцу, на тропинки, терявшиеся в глубине оврагов, где мы властвовали как победители.
Зимой мы обожали холод, скованную морозом землю, весело звенящую под ногами; ходили в соседние деревни полакомиться яичницей. А летом вся наша компания собиралась на берегу речки».
— Господин Золя, вот уже десять лет я встречаюсь с вами. Я научился любить вас, конечно, не сразу и не все. Если бы вы знали, как мы перестали доверять справедливым людям! И я узнал вас не вдруг. Но мы уже довольно хорошо знакомы и поэтому я прерываю вас. Вы сказали: «В дни, когда можно было улизнуть от занятий?»
— Да. Улизнуть.
— Вы были больше чем хороший ученик. Вы были свободолюбивым человечком. Я почувствовал это, продираясь через громады текстов, которые меня подавляли своим обилием, и потом вы сказали также: «Летом вся наша компания собиралась на берегу речки?»
— Да. Речка Арк.
— Вы любили речку?
— Ну да, как женщину.
— И страстно?
— О, да!
— Вы любили ее всю жизнь?
— Да. В двенадцать лет я уже научился плавать. Страшно хотелось барахтаться в глубоких местах, проводить целые дни в воде и жариться на обжигающем песке…
— Господин Золя, вы, как и ваш отец, любили плотины. Интересно, вы понимали, что там шептал фонтан под платанами, фонтан Катр-Дофин в коллеже, ваш тайный любимец, фонтан с комедийной маской?
— Я страстно полюбил воду. Потом, осенью, мы загорались страстью к охоте. О, мы были слишком уж безобидными охотниками… Обычно охота заканчивалась в темноте, под деревом, где мы втроем лежали
— О девочках Экса?
— В то время мы прежде всего увлекались поэтами. Мы не расставались с ними. Наши карманы и охотничьи сумки были набиты книгами. Виктор Гюго весь год властвовал над нами безраздельно. Он захватил нас своей могучей поступью великана… Мы заучивали наизусть целые пьесы и, возвращаясь вечером, в сумерках, шагали под ритм его стихов, звучных, словно звонкое дыхание труб.
— Когда же вы написали об этом, г-н Золя?
— В сорок лет.
— Вы уверены, что ничего не исказили?
— Я всегда писал только правду.
— Мне кажется, что вы исказили истину, придавая ей сугубо личный характер: она должна быть менее точной, менее определенной, менее ясной…
— Я не понимаю вас. Я сказал правду. Драмы Виктора Гюго преследовали нас, как чарующие видения. Мы уходили с занятий, унося непомерный груз классических тирад, которые надо было учить наизусть; в сравнении с ними хорошо знакомые сцены из «Эрнани» и «Рюи Блаза» были для нас волнующим откровением. Сколько раз на берегу маленькой речки, после долгого купания, мы вдвоем или втроем разыгрывали целые акты!..
— Эмиль! Эмиль!
— Что тебе надо?
— Ты вылезешь из воды или нет? Смотри, а то превратишься в рака!
— Или в крокодила.
— Эмиль, вылезай сейчас же из воды, повторяю тебе!
— Что повторяешь?
— Ты — Рюи Блаз, а я — королева!
Голый Рюи Блаз — Золя сидит по пояс в речке Арк подле акведука Рокфавур. Королева — Сезанн закуталась в полотенце, кое-как натянув старенькую бело-голубую полосатую рубаху, на ней еле-еле держатся трусы. Байль, сидя на крутом берегу речки, берет популярное иллюстрированное издание Гюго и следит за цитируемым текстом.
Сезанн начинает громовым голосом:
— Рюи Блаз, Да, Рюи Блаз, да, да… Но заклинаю Вас — Ведь это был не яд, окажите?.. — Яд, смертельный. Но в сердце радости я полон беспредельной! —восклицает Золя.
— А задница вся мокрая! — отчеканивает Байль.
— Будем продолжать! — вопит Сезанн.
— Держа королеву в объятиях и подняв глаза к небу… — уточняет Байль. — Тебе, Золя.
О, допусти, господь, в благости твоей, Чтобы монархиню благословил лакей! Ты сердцу бедному дарила утоленье: При жизни — свет любви, в час смерти — сожаленье.— Здорово сделано! — восхищается Байль.
— Заткнись! — рычит Сезанн, продолжая гнусавить на манер провансальцев:
— Он отравился! Яд! Здесь вина моя. А я люблю его! Когда б простила я? — Я б так же поступил. Жить было невозможно.