Здравый смысл, или Идеи естественные противопоставленные идеям сверхъестественным
Шрифт:
90.
Какие странные представления о божественной справедливости могут иметь христиане, которым велят верить, что их бог для того, чтобы помириться с человеческим родом, повинным неизвестно каким образом в грехе своих отцов, умертвил своего собственного сына, невинного и неспособного грешить? Что сказали бы нам о короле, подданные которого восстали бы против него и который для того, чтобы смягчить себя самого, не нашел бы иного способа, как умертвить своего наследника, совершенно непричастного к восстанию народа? Это было сделано, - скажет христианин, - для блага его подданных, неспособных удовлетворить божественной справедливости, ради удовлетворения которой бог разрешил жестокую смерть своего сына. Но доброта отца к посторонним не дает ему права быть несправедливым и варваром в
А разве еврей имеет более разумные понятия о божественной справедливости, чем христианин? Некий король своей гордостью возбудил против себя гнев небесный; Иегова напустил чуму на свой невинный народ; семьдесят тысяч подданных были уничтожены для искупления ошибки монарха, которого благость божья решила пощадить.
91.
Несмотря на преступления, которыми все религии находят удовольствие чернить божество, люди не могут решиться обвинить последнее в несправедливости; они боятся, как бы, подобно тиранам нашего мира, он не был оскорблен истиной и не удвоил тяжесть бедствий и тирании, давящих их. Они слушают лишь своих священников, говорящих им, что бог - нежный отец; что бог - справедливый монарх, забота которого в этом мире - утверждение любви, послушания и уважения своих подданных; что он предоставил людям свободу действий для того, чтобы доставить им случай заслужить его милости и заслужить вечное блаженство, которое им никто не обязан давать. По каким признакам могли бы люди узнать нежность отца, произведшего на свет большую часть своих детей для того, чтобы они влачили на земле трудную, беспокойную и полную горечи жизнь? Может ли быть более пагубный подарок, чем эта мнимая свобода, которая, как говорят, позволяет человеку злоупотреблять ею и благодаря этому подвергаться вечным мукам!
92.
Вызвав к жизни смертных, в какие жестокие и опасные игры стало играть с ними божество! Брошенные в мир без их согласия на то, обладающие темпераментом, хозяином коего они не являются, воодушевленные страстями и желаниями, нераздельными с их натурой, подверженные соблазнам, с которыми они не могут бороться, увлекаемые событиями, которых они не могут ни предвидеть, ни предупредить, несчастные люди обязаны влачить существование, могущее навлечь на них ужасные как по силе, так и по продолжительности муки.
Путешественников уверяют, что в одной из стран Азии царствует султан, преисполненный фантазиями и крайне требовательный к исполнению его причуд. Благодаря странной мании этот повелитель проводит свое время, сидя за столом, на котором расставлены три игральные кости и рожок для костей. Один из краев стола завален грудой золота, возбуждая жадность царедворцев и людей, которые окружают султана. Султан же, зная слабость своих подданных, говорит им почти буквально следующее:
– Рабы! Я желаю вам добр а. Моя доброта побуждает меня обогатить вас и сделать всех счастливыми. Вы видите эти сокровища? Хорошо! Они для вас; старайтесь выиграть их; пусть каждый берет по очереди в руки рожок и кости;
кто будет иметь счастье выбросить шесть очков, станет хозяином сокровищ! Но, предупреждаю вас, те, кому не выпадет счастье выбросить требующееся количество очков, будут навсегда заключены в темный подвал, где мое правосудие станет подогревать их на медленном огне.
Слушая эти речи монарха, присутствующие смущенно поглядывают друг на Друга; никто не хочет попытать счастья при столь опасном риске.
– Как, говорит тогда возмущенный султан, никто хочет взяться за игру? О! Это не входит в мои расчеты. Моя слава требует, чтобы играли. Следовательно, вы будете играть, прошу играть. Повинуйтесь без возражений.
Нужно еще заметить, что кости деспота сделаны таким образом, что на сто тысяч игр может выпасть только один выигрыш, таким образом великодушный монарх имеет удовольствие видеть свои тюрьмы переполненными, а богатства редко уносимыми. Смертные! Этот султан - ваш бог; эти сокровища - небо; его темница - ад; вы же держите игральные кости.
93.
Нам каждый раз повторяют, что
Вы говорите, что земное существование само по себе уже является громадным благодеянием. Но разве это существование не расстраивается печалями, страхами и болезнями, часто ужасными и крайне незаслуженными? Разве это существование, угрожаемое со всех сторон, не может прерваться каждый момент? Кто, прожив в течение некоторого времени, не увидел себя лишенным дорогой жены, любимого дитяти, друга-утешителя, потеря коих беспрестанно будоражит его мысль? Крайне мало найдется смертных, которые не принуждены были бы испить чашу несчастий, мало найдется и таких, которые не мечтали бы частенько о конце. Наконец ведь не от нас зависит существовать либо не существовать. Разве птица так уж сильно обязана птицелову за то, что он поймал ее в сеть и заключил в клетку, чтобы съесть ее после того, как позабавился ею?
94.
Невзирая на немощи, горести и несчастия, которые человек принужден вынести в этом мире, несмотря на опасности, которые его напуганное воображение рисует ему в другом мире, он однако настолько глуп, чтобы верить в любовь к нему его бога, чувствовать себя объектом забот и единственной целью всех трудов последнего. Он воображает, что вся вселенная создана для него; он надменно называет себя царем природы и ставит себя куда выше всех остальных животных. Бедный смертный! Чем можешь ты обосновать свои надменные домогания?
Ты говоришь, что заслужил это благодаря твоей душе, разуму, которым ты располагаешь, высоким способностям, позволяющим тебе осуществлять неограниченную власть над существами, которые окружают тебя. Но, слабый повелитель мира, уверен ли ты хоть на мгновение в продолжительности твоей власти? Разве мельчайших атомов материи, которую ты презираешь, недостаточно для того, чтобы свергнуть тебя с твоего трона и лишить тебя жизни? Наконец разве царь животного мира не закончит тем, что должен будет стать пищей червей?
Ты говоришь нам о своей душе! Но ты знаешь, что такое душа? Разве ты не видишь, что эта душа есть не что иное, как совокупность твоих органов, от функционирования которых зависит жизнь? Разве можешь ты отрицать существование души у других животных, которые живут, мыслят, могут иметь суждения, сравнивают, ищут удовольствий, избегают подобно тебе страданий, органы коих часто долговечнее твоих? Ты хвалишься своими умственными способностями, но эти способности, которыми ты так гордишься, разве делают тебя счастливее прочих созданий? Часто ли ты применяешь тот разум, который ты славишь, но прислушиваться к голосу коего запрещает тебе религия? Разве звери, которыми ты гнушаешься потому, что они либо слабее, либо тупее тебя, также подвержены скорби, умственным заботам, тысяче суетных страстей, тысяче воображаемых недостатков, добычей коих постоянно является твое сердце? Разве они, как ты, страдают за прошлое, страшатся будущего? Ограниченные лишь восприятием настоящего, они разве не довольствуются тем, что ты назовешь инстинктом, а я - разумом, для самосохранения, самозащиты и удовлетворения всех своих потребностей? Разве этот инстинкт, о котором ты говоришь с презрением, не служит животным часто лучше, чем тебе твои изумительные способности? Разве их незлобивое невежество не выгоднее для них, чем экстравагантные размышления и бесплодные искания, которые делают тебя несчастным и из-за которых ты вынужден идти на разные дела, вплоть до уничтожения существ твоего собственного благородного рода? Наконец, разве эти животные имеют, подобно такому большому количеству смертных, расстроенное воображение, заставляющее бояться не только смерти, но и вечных мук, которые, как они думают, последуют на том свете?